Взгляни на часы! Не чудиться ли тебе порой секундная стрелка тоненьким лезвием, в движении своем отсекающим секунду от жизни твоей? Свершая оборот, она словно отрезает прозрачный круг от прута бытия. Часы словно видимый срез с цилиндра существования, уходящего глубоко-глубоко сквозь стену, на которой они весят. И не ведомо какой он длины, твой прут жизни.
Стрелка срезает, как струпья, секунды с времени, как нагноение с земли, именуемое человеком. О! человек, как же ты беспечен в своей гордости именовать себя этим словом, и как же беспощадно время к твоей гордости! Ты ничтожен как нарыв, как нагноение – ибо время бескомпромиссно в стремлении тебя уничтожить, удалить как опухоль. И как смешны потуги твои быть!
Ты порою так жалок и смешон в своем желании отвести взор от часов, от этого лобного места твоей совести – твоего страха и откровения. Ты иногда заслуживаешь снисходительную улыбку как перед шутовством за то, что объявляешь себя мужественным, способным смотреть на циферблат. В чем мужество твое? В том, что ты способен только в отвлеченных размышлениях о часах говорить или даже похваляться, что без страха видишь как стрелка режет и режет бытие? Или в вечном упреке других соглядатаев, что они не способны отсрочит движение секущего лезвия? Мужествен ли ты? И можешь ли ты вообще быть мужественным?
Впрочем часам глубоко плевать на твои заявления, стрелка свершает оборот, следуя задаче срезать нагноение…
Взгляни на часы! Не чудиться ли тебе порой секундная стрелка тоненьким лезвием, в движении своем отсекающим секунду от жизни твоей? Свершая оборот, она словно отрезает прозрачный круг от прута бытия. Часы словно видимый срез с цилиндра существования, уходящего глубоко-глубоко сквозь стену, на которой они весят. И не ведомо какой он длины, твой прут жизни.
Стрелка срезает, как струпья, секунды с времени, как нагноение с земли, именуемое человеком. О! человек, как же ты беспечен в своей гордости именовать себя этим словом, и как же беспощадно время к твоей гордости! Ты ничтожен как нарыв, как нагноение – ибо время бескомпромиссно в стремлении тебя уничтожить, удалить как опухоль. И как смешны потуги твои быть!
Ты порою так жалок и смешон в своем желании отвести взор от часов, от этого лобного места твоей совести – твоего страха и откровения. Ты иногда заслуживаешь снисходительную улыбку как перед шутовством за то, что объявляешь себя мужественным, способным смотреть на циферблат. В чем мужество твое? В том, что ты способен только в отвлеченных размышлениях о часах говорить или даже похваляться, что без страха видишь как стрелка режет и режет бытие? Или в вечном упреке других соглядатаев, что они не способны отсрочит движение секущего лезвия? Мужествен ли ты? И можешь ли ты вообще быть мужественным?
Впрочем часам глубоко плевать на твои заявления, стрелка свершает оборот, следуя задаче срезать нагноение…