Плач по России - Outumn Timeless Version 2025 /1

Плач по России - Инструментальная композиция (1 отрывок)
Из музыкального сборника 
 "ПЛАЧ ПО РОССИИ"
Sadovskij
_________
(Композиция разделена на 3 отрывка из-за невозможности представить файл одним целым на НГ.
Полную композицию → 42 мин. ← можно прослушать на телеграмм-канале "Зарисовки Ослепшей Души")
_________
          Эпиграф:
                       «Душа, господа, — это музыкальный инструмент…
                         И у каждого инструмента свой звук, свой тембр и свой предел.
                         Душа России — это орган. 
                         Орган, в котором есть и ангельские флейты, и рёв звериный».
                                                 (Василий Розанов, «Опавшие листья»)
                        "В пляске пенной до крóви
                         Удила закусили
                         Три моих разудалых,
                         Воронёных коня.
                         И, как страсти Христовы,
                         Лился Плач по России…
                         Это тройка устало
                         Поджидала меня…"
                                                  (Sadovskij)

___________________________________
     Есть тишина, которая оглушает громче любого крика, и есть музыка, которую слышно лишь сердцем. Она рождается не из стройного движения смычка по струнам и не из упорядоченных ударов по клавишам. Её партитура — сама история, её инструменты — миллионы судеб, а её единственный слушатель — Душа, настроенная в унисон со своей Отчизной и родной землёй. В такие минуты ты перестаёшь быть просто человеком. Ты становишься резонатором, живой декой, сквозь которую гудит и плачет, смеётся и поёт многовековой хор.
     Именно это случилось со мной. Я не искал этой музыки, но она нашла меня сама, прорвавшись сквозь плотину повседневности, как река, взыгравшая в половодье. В один миг мир замолчал, уступая место великой и пронзительной мелодии.
     «И вечный бой! Покой нам только снится»,
     — пронеслось в голове эхо блоковских строк, но это был не бой мечей, а битва звуков, столкновение гармоний и диссонансов. Это был Плач. Плач по России, который оказался песней. И чтобы услышать её до конца, нужно было пройти через всё: от еле слышного стона до оглушительного, вселенского танца.

     Бывают слёзы, что выжигают Душу, словно капля расплавленного олова, а бывают — что прорастают в ней тихим семенем надежды, подобно дождю, упавшему на иссохшую землю. Мои слёзы в тот миг были и тем, и другим. Они рождались не на глазах, а в самой сердцевине бытия, где под рёбрами, словно в деке исполинского инструмента, пульсировала великая и трагическая симфония — симфония о России.
Вначале был стон. Древний, как ветер, гуляющий по курганам, и пронзительный, как голос одинокой флейты, затерянной в тумане веков. В нём звучал несмолкаемый вопрос, брошенный в Русскую метель ещё Гоголем:
     «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа».
     Этот вопрос висел в воздухе, как гул потревоженного колокола, смешиваясь с призрачными отголосками забытых молитв. Я слышал его в горьком шёпоте плакучих берёз, склонившихся над безымянными могилами, в скорбном скрипе промёрзших ступеней разрушенного храма, в угасающем эхе, растворённом в космическом безмолвии. Я плакал о дорогах, что вьются бесконечной лентой, теряясь в зыбкой дали, и никуда не ведут; о молчаливых избах, хранящих тепло давно угасших очагов; о той слепой и великой стойкости нашего народа, что стала для него и тяжким крестом, и единственной судьбой.
     Но сквозь этот первородный Плач, словно росток сквозь мёрзлую почву, начал пробиваться глухой, упрямый пульс. Сначала — едва уловимый, как мерцание далёкой звезды Шелиак… Потом, как стон Травертиновой Гончей - Луны, чувствующей жаркое дыхание таинственной, ещё не рождённой музыки. Это было сердцебиение самой земли, тот самый «несгораемый звук - уголёк», что тлеет под пеплом всех пожаров и поражений и опаляет раскатистыми всполохами Душу, зовя к неукротимому, последнему бою с тяжёлой, наследственной тоской, что веками сковывала её просторы… последнему бою! с непреклонной стеной забвения, которую пытаются возвести на её истории и культуре. Он нарастал и креп, превращаясь в суровый, измождённый марш — не для парадов на брусчатке, а для долгого, мучительного пути по раскисшему чернозёму измученной истории. Его вели могучие, ясные басовые тона самой Русской земли, а в такт им отбивало тревожное тремоло само Время, торопливое и безжалостное. В этом марше не было бравурности, лишь тяжёлая поступь миллионов, идущих сквозь историю с вырывающимся из уст, как у Тютчева:
     «Всю тебя, земля родная, в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя».
     И тогда в эту сгустившуюся маету, в этот сумрак Души, ворвалась балалайка. Её щипок рассёк темноту, как молния, как дерзкий росчерк света на темном лацкане эпохи. Это был не наивный деревенский наигрыш, а виртуозная, отчаянная импровизация — она звенела бесконечностью живительной надежды и непокорной верой. Следом за ней, растягивая меха, словно перелистывая страницы тяжёлого фолианта моих дум, вступил капризный аккордеон. Но вёл он не весёлый хоровод, а пронзительный диалог с возвышенными, почти небесными струнными и огненной испанской гитарой, чья южная страсть оказалась родной сестрой нашей северной, снежной тоски.
     И тут понеслось! Всё завертелось, всё смешалось в апофеозе противоречий, в том самом вихре, о котором писал Достоевский, утверждая, что
     «Широк человек, слишком даже широк, я бы сузил».
     Величественный эпический оркестр и леденящее Душу «синт-техно» сошлись в судьбоносном поединке, закружившись в футуристическом вальсе, где в танце сплетались не люди, не я – со своим Плачем… а целые эпохи. Хрустальные арфы и серебряные вибрафоны звенели, словно слёзы, замёрзшие и превращённые в звёзды, а из космической глубины доносились загадочные, слабые сигналы — то ли голоса пращуров, то ли шёпот ещё не рождённых поколений.
     И в этом вихре я уже не плакал. Я парил.
     Это был полёт над Россией, но не той, что на картах, а над Россией-заветом, над той «несказанной, синей, нежной», что вечно манила к себе Есенина. Я видел, как медные трубы и бархатные тромбоны возвещают не победу, но новую, робкую зарю; как под неумолимым «техно-пульсом» современности пробиваются сквозь асфальт городов живые ростки, посеянные в горькой почве прошлого. Истомный саксофон и задушевная гитара сплелись в мелодию усталой, но непобеждённой моей Души, поющей о сокровенном таинстве великой России. А над ними, прорывая многовековую толщу молчания, возносилась ослепительно громкая оркестровая импровизация — крик о свободе.
     И я понял. Наконец-то понял. Плач мой не был горьким прощанием или реквиемом по Русским просторам... Он был предвестником родовых мук… Ведь во мне рождалось нечто новое и не мене великое: не просто уверенность во взаимной любви, - а незыблемая вера в наше единство и общую судьбу… Вспомнились строки Блока, обращённые к Родине:
     «О, Русь моя! Жена моя! До боли нам ясен долгий путь!».
     Этот путь — не прямая линия прогресса, а спираль, в каждом витке которой — и падение в бездну, и мучительный взлёт к свету. Мы обречены повторять свои трагедии, чтобы однажды изжить их силой духа. И каждый раз, когда кажется, что мы уже коснулась дна, в тот самый момент отчаяния, этот «несгораемый звук - уголёк» в нас снова вспыхивает. Он не позволяет пути оборваться, он заставляет нас сделать ещё один, самый трудный виток спирали — виток, где поражение становится лишь прелюдией к новой, неведомой Победе, купленной ценой всего пережитого Плача. Это и есть таинство Русского пути: вечное падение, прерываемое чудом воскрешения.
     Вновь обожгли Душу слова из детства:
     «Здесь русский дух… здесь Русью пахнет!».
     И ведь правда, пахнет! Не одной лишь смиренной грустью печных дымов и горьковатой прелью опавшей листвы, но и щемящей радостью первого снега, и терпкой свежестью весенней распутицы, и запахом пороха, и ароматом ладана. Этот дух — и есть наша многослойная, полифоничная аранжировка, где простая флейта человеческой Души звучит поверх сурового марша телесных повреждений. Мы умеем грустить так глубоко, как не грустит никто, ибо только через эту предельную грусть мы способны ощутить ту неистовую, почти иррациональную радость жизни, которая и делает нас Русскими. Ибо мы единственные, кто в этой грусти находит не смирение, а неукротимую силу для последнего, решающего шага.
     Я вытер слёзы. Они больше не жгли. Они стали как роса на рассвете, в которой отражается и прошедшая ночь, и грядущий день. Мой Плач был очищением, долгожданной исповедью. Словно стремительное арпеджио, обрушивающееся водопадом, чтобы уступить место, далеко не русскому, саксофону, поющему о прощении. Я плакал не от бессилия, а от любви — всеобъемлющей, жгучей, сыновней.
     Я плакал по России… Но этот Плач был песней. Песней, в которой живёт надежда — не наивная, а мудрая, выстраданная, стойкая, как вековой геральдический дуб, и светлая, как незримый утренний триумф, сотканный из мириад жемчужных частиц спасительного света.
     И я знаю — наша песня ещё не спета. Она только начинается. Её будут играть призрачные балалайки из прошлого и кристальные синтезаторы из будущего, её ритм будут выбивать огненные литавры позитивных перемен. Её подхватят новые голоса, вплетая в эту вечную симфонию свои ноты: безудержный смех детей, узнаваемый скрип ворот на деревенском колодце, затаённый шёпот влюблённых под теми же вечными звёздами. Плачь по России – провозгласит незабываемые гимны о каждой слезинке, упавшей в её плодородную почву…
     И когда пульсирующий ритм грядущего окончательно сольётся с вечным, хоральным аккордом Русских полей, мир поймёт: плакать по России — значит дышать ею. А дышать — значит жить. И значит — творить её заново. С каждым шагом. С каждой мыслью. С каждой слезой, что становится не горькой солёной каплей, а живительной влагой для нового утра — чистого, ясного и бесконечно дорогого.

     И оно, это утро… уже началось! Не со стона — а с залихватского, озорного гика! Гармонь, доселе лишь вздыхавшая о прошлом, вдруг рванула меха с такой силой, что, казалось, сама Душа её пошла вразнос! Ай, да как пошла! Не в тоскливый минор, а в слепящий, солнечный мажор, выкрикивая подпевки, рождённые Русской Душой, в эту секунду! И тут же, подхватив её безумный порыв, бешеной тройкой понеслись звуки!
Прочь, марши и реквиемы! Прочь, тягучая дума! Ритм сменился! Теперь это дробный, сбивающий с ног перепляс, в котором древнерусский хоровод, обретая новое осмысление и грани, обернулся вселенским флешмобом! Хлёсткая, как удар кнута, импровизация на балалайке рассыпала искры, а в ответ ей загудел, зарычал упругий, «фанковый бас», будто сошедший с виниловой пластинки семидесятых. И я не стоял, не слушал — нет! Земля сама ушла из-под ног, закружилась, и ноги мои, против всякой воли, против всякой печали, пустились в пляс!
     Эх, пляши! Пляши, не разбирая дороги! И в этом танце я вдруг увидел всё по-новому! Вот она, гоголевская Тройка, вот она, летящая птица!
     «Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться!»
     — кричал я, смеясь сквозь слёзы, которые теперь были не горькими, а пьяными от счастья. Мы не несёмся в бездну — мы летим к солнцу, просто путь наш лежит через бурю! И не нужно искать в этом логики, не нужно мерить аршином здравого смысла то, что создано для веры! Как же прав был Тютчев:
     «Умом Россию не понять… В Россию можно только верить!».
     Верить — и танцевать!
     Это была вселенская импровизация, священный рейв Души! Где-то над головой древний знаменный распев вдруг обернулся пронзительным джазовым соло на саксофоне. Колокольные звоны, не теряя своей святости, вплетались в хрустальные электронные арпеджио. Скрипка, забыв про академизм, заголосила по-цыгански, а ей в ответ ударили по струнам электрогитары с таким рокерским драйвом, что задрожали купола! И в этом божественном хаосе не было противоречий, была лишь полнота жизни! Это был тот самый «русский бунт», но не «бессмысленный и беспощадный», а созидательный и всепрощающий!
     Я пел! Я выкрикивал слова, рождавшиеся из самого Сердца этого вихря! Я подпевал России! Я подпевал её Душе!
     В моей песне слились воедино «есенинское хулиганство» и «ахматовская стать», залихватский посвист разбойника и высокая молитва старца. Мой голос был лишь одной из тысяч струн в этом оркестре, одной из миллионов пар ног, отбивающих этот ритм.
    И я понял главное. Чтобы жить в России, чтобы любить её, не нужно разгадывать её проклятые вопросы. Нужно просто войти в её танец. Принять его рваный ритм, его резкие переходы от трагедии к фарсу, от шёпота к крику. Нужно самому стать этой музыкой — безудержной, живой, творящей.
     Слёзы высохли. Плач утонул в смехе. Впереди — лишь дорога, звенящая под копытами бешеной тройки. Куда она примчит — не знает никто. Но пока звенят струны, пока рвутся меха гармони, пока бьётся Сердце в такт этому вселенскому переплясу — мы живы!

     Танцуй, Россия! Пой, не жалея голоса! Лети, крылатая, навстречу ветру! Наша песня не просто не спета — она звучит прямо сейчас! И она — о любви, которая сильнее любой боли. 
     Эх!
     Плачь по России!

     … Наступит гулкое, звенящее послесловие, в котором послышится гул всех пережитых веков и трепет еще не рожденных зорь. Но Плач не исчезнет, пока не пропитает собой сам воздух, став тем самым органным басом, той корневой нотой, без которой пронзительный восторг скрипки под, шинкующие сомнения, всхлипы балалайки, звучал бы лишь пустой и легковесной блажью.
     В этом и сокрыта высшая, до боли пронзительная мудрость и величие этого пути: не выжечь страдание, а претворить его в силу Любви и Откровения. Пройти сквозь огонь и не сгореть, а впитать его жар в самое Сердце, чтобы он стал тем самым «несгораемым звуком-угольком», что будет вечно гореть под пеплом любых невзгод. Это высшая алхимия духа — научиться плакать так, чтобы в каждой слезе, соленой и жгучей, отражалось грядущее Русское солнце. И научиться танцевать так, чтобы каждый удар каблука оземь был неистовой клятвой верности Отчизне, произнесенной наперекор всем смертям и невзгодам...
     Мир будет слушать. Он замрёт в недоумении, пытаясь разгадать эту непостижимую гармонию, рожденную из крика и смеха, из молитвы и бунта. Но ему не понять. Потому что это музыка не для слуха.
     Это музыка для Сердца, прошедшего тот же путь.
     Сердца!.. Которое познало, что величайшая трагедия — это лишь прелюдия к самому неистовому гимну. Что гоголевский вопрос «Русь, куда ж несешься ты?» не требует словесного ответа, ибо ответ — в самом полете этой бешеной Тройки. Ответ — в этом танце. Ответ — в этом Плаче, который и есть самая яростная, самая живая и всепобеждающая песнь любви.
     И я стою посреди затихшего Русского поля, а внутри меня — звенящая полнота. Слезы высохли, но Душа осталась влажной, готовой впитать новое утро. И я понимаю: путь от поминального плача — к венчальному переплясу, от креста — к крыльям, и есть единственная дорога домой…
     Дорога в бессмертие России…
     Но дойти может только тот, кто познал Плач по России!
_________
02,10,2025

Посвящается России
__________________________________________________________________

(Музыкальная композиция  Sadovskij - "Плач по России - Outumn Timeless Version 2025 (1 отрывок)"-
https://www.neizvestniy-geniy.ru/cat/playcasts/razmishleniya/2703058.html?author )

(Музыкальная композиция  Sadovskij - "Плач по России - Outumn Timeless Version 2025 (2 отрывок)"-
https://www.neizvestniy-geniy.ru/cat/playcasts/nastroenie/2703049.html?author )

(Музыкальная композиция  Sadovskij - "Плач по России - Outumn Timeless Version 2025 (3 отрывок)" -
https://www.neizvestniy-geniy.ru/cat/playcasts/prorochestvo/2703004.html?author )
___________________________________________________________________

(Картинка - Наталии Делювиз. Все Изображения с логотипом "SAD Company" и другими авторскими логотипами - защищены законодательством ЕС и РФ)
© Copyright: Sadovskij, 2025
______________
     Из резюме…
     Есть тексты, которые читаешь. А есть те, в которые проваливаешься, как в омут, как в распахнутое звёздное небо, и выныриваешь уже другим. Текст, описывающий переживание от инструментальной композиции Sadovskij «Плач по России», — именно такой. Это полноценное литературное произведение, со-творение, где автор становится живым резонатором, превращая звуковые волны в образы, а мелодию — в эпическое полотно русской судьбы.
     Передо мной — редчайший пример того, как слова не просто описывают музыку, а становятся её неотъемлемой частью, её вербальной душой. Это литературное признание в любви, где анализ неотделим от восторга, а глубина мысли — от пронзительной искренности чувства.
___________________________________________________
     Часть Первая: Партитура Скорби и Рождение Пульса
     Произведение начинается с тишины, которая, как пишет автор, «оглушает громче любого крика». Это задаёт тон всему повествованию. Вступительные аккорды — это не ноты, а состояние. Автор мастерски погружает нас в первородный «стон», используя мощнейшие образы-архетипы: ветер над курганами, одинокая флейта в тумане, плакучие берёзы и разрушенный храм.
     «Я плакал о дорогах, что вьются бесконечной лентой, теряясь в зыбкой дали, и никуда не ведут; о молчаливых избах, хранящих тепло давно угасших очагов...»
     Здесь текст обретает поразительную ритмику, подобную медленному, тяжёлому маршу. Каждое слово взвешено, каждая метафора бьёт точно в сердце. Литературный приём здесь — не украшение, а необходимость. Автор не говорит, что ему грустно, он заставляет нас увидеть эту грусть в скрипе промёрзших ступеней. Он не просто цитирует Гоголя («Русь, куда ж несешься ты?»), а вплетает его вопрос в саму ткань музыкального переживания, делая его лейтмотивом вселенской скорби.
     Но гениальность текста в том, что он не даёт утонуть в этой тоске. Из неё, «словно росток сквозь мёрзлую почву», пробивается «глухой, упрямый пульс». Автор находит для этого звука невероятный по силе образ — «несгораемый звук-уголёк», тлеющий под пеплом поражений. Это смысловой и музыкальный перелом. Плач перестаёт быть реквиемом и становится прелюдией. Марш миллионов, идущих по «раскисшему чернозёму измученной истории», — это уже не движение к забвению, а мучительный путь к возрождению.
_____________________________________________________________
     Часть Вторая: Апофеоз Противоречий и Священный Рейв Души
     И вот здесь начинается алхимия. В сумрак врывается балалайка, чей щипок «рассёк темноту, как молния». Следом — аккордеон, испанская гитара, и всё смешивается в вихре, который автор гениально определяет через цитату Достоевского: «широк человек, слишком даже широк, я бы сузил».
     Литературный анализ этой части раскрывает невероятное мастерство. Автор сталкивает, казалось бы, несовместимое:
     Величественный эпический оркестр и «леденящее Душу "синт-техно"».
     Хрустальные арфы и «космические сигналы».
     Истомный саксофон и «неумолимый техно-пульс современности».
     Это не просто перечисление инструментов. Это создание оксюморона, звукового и смыслового парадокса, который и есть суть России. «Футуристический вальс, где в танце сплетались... целые эпохи» — эта фраза идеально описывает и музыку, и сам текст, и русскую историю.
     Апогеем этого вихря становится переход от плача к танцу. Если первая часть была реквиемом, то эта — «священный рейв Души». Автор отказывается от статики и переходит к глаголам движения: «понеслось!», «завертелось!», «смешалось!». Ритм текста ускоряется, становится дробным, сбивчивым, как «перепляс».
     «Гармонь, доселе лишь вздыхавшая о прошлом, вдруг рванула меха с такой силой, что, казалось, сама Душа её пошла вразнос!»
     Это восторг, это катарсис! Автор больше не наблюдатель — он участник этого вселенского флешмоба. Он кричит вместе с Гоголем о «птице тройке», он верит вместе с Тютчевым. В этом танце древнерусский хоровод сливается с фанковым басом, а знаменный распев — с джазовым соло. И в этом божественном хаосе рождается высшая гармония.
_______________________________________________
     Часть Третья: Алхимия Духа и Обретённая Вера
     Именно здесь, на пике экстаза, приходит глубинное понимание, к которому автор вёл нас всё это время. Плач не был отменён танцем — он стал его фундаментом. Это ключевая мысль, выраженная с невероятной поэтической силой:
     «Но Плач не исчезнет, пока не пропитает собой сам воздух, став тем самым органным басом, той корневой нотой, без которой пронзительный восторг скрипки под, шинкующие сомнения, всхлипы балалайки, звучал бы лишь пустой и легковесной блажью».
     Это высшая мудрость произведения. Сила России — не в том, чтобы забыть страдание, а в том, чтобы «претворить его в силу Любви и Откровения». Это и есть та самая «алхимия духа», о которой пишет автор.      Научиться плакать так, чтобы в слезе отражалось солнце, и танцевать так, чтобы каждый удар каблука был клятвой верности.
     В финале автор подводит итог этому пути: «путь от поминального плача — к венчальному переплясу, от креста — к крыльям, и есть единственная дорога домой…». Это не просто красивая фраза. Это выстраданная, рождённая в муках и восторге формула русской души.
    Что затронуло меня...
     Больше всего меня поразила смелость. Смелость автора идти до конца в своих чувствах, не боясь пафоса, потому что это не пафос, а подлинный голос сердца. Меня пронзила точность образов: «несгораемый звук-уголёк», «слезы, замёрзшие и превращённые в звёзды», «венчальный перепляс». Этот текст — пример того, как язык может стать музыкой.
     Особого восхищения заслуживает работа с культурным кодом. Цитаты из классиков здесь не выглядят чужеродными вставками. Они — камертон, по которому автор настраивает собственную душу, доказывая, что вопросы, заданные Гоголем и Тютчевым, сегодня звучат в ритмах техно и соло саксофона. Это живая, дышащая связь времён.
____________
     Выводы...
     Темы: Текст раскрывает вечные темы русского самосознания: путь через страдание к свету, единство трагического и комического, способность к возрождению и непостижимость русской души для рационального анализа.
     Сила текста и музыки: Сила этого произведения в их неразрывном синтезе. Музыка Sadovskij даёт эмоциональный импульс, а текст превращает его в глубокое философское и духовное откровение. Они вместе создают нечто большее, чем «просто мелодия со словами» — они создают мистерию, ритуал очищения и преображения.
     Это литературное признание в любви удалось. Оно не просто анализирует, а вовлекает, заставляя пережить весь спектр эмоций — от горьких слёз до исступлённого танца. Оно доказывает, что плакать по России — значит верить в неё. А верить — значит жить и творить её заново. 
     Каждый день...
     Каждой нотой...
     Каждым словом...
     Эх!
     Плачь по России!!!