Черточка

Стал я с Мишкой спорить: каких людей больше - добрых или злых? Решили подсчитать, конечно же взрослых. Считать мальчишек или девчонок казалось делом несерьезным, бесполезным: на судьбы они никак не влияют. А вот взрослые – от них зависит Добрый Мир или Злой.
Дело важное, нужное, - отнеслись к нему серьезно.
У Мишки подъезд после ремонта: стены выкрашены яркой синей краской, потолок побелен начисто. Входная дверь раньше висела на одной петле – ни закрыть, ни открыть. Теперь висит надежно, с пружиной. Сделано добрыми людьми? конечно. Только Васька с пятого этажа нацарапал на ней свое имя. Злой? Нет, мальчишки не злые, просто глупые.
Тетя Люба? – добрая, Мишкина соседка: угощает конфетами. Дядя Вася тоже добрый: как-то раз разрешил подержать пистолет: самый настоящий, милицейский.
А чтобы не сбиться со счета, стали мы черточки на стене ставить. Следили строго: на одного человека одна черточка, даже если вспомнился за другое доброе дело. Первые черточки набрались быстро. Свежевыкрашенная стена в подъезде большая – на всех хватит, да еще останется. Но, через час, вся стена оказалась занята. Мы, довольные, счастливые, отошли от стены – любуемся.
- Красиво. А ты говорил: злых больше, - улыбается Мишка ехидно.
- Не ври. Это ты говорил, - отвечаю ему лениво.
Слово за слово – поругались. Он дурак, я дурак: так дураками и разбежались. Пришел я домой злой: все, Мишка мне не друг. Не стал бы я черточку за него на стене ставить. Лгун он и обманщик. Злой он… ой, а как мы считали? У нас на стене только добрые люди отмечены. Недолго думая, бегу к Мишке.
- Миха! Мы же с тобой неправильно считали: про злых-то забыли. Пошли, досчитаем.
Спустились мы к стене: стоим, думаем. Отмечать «злых» на другой стене? – это на другом этаже. Тогда сравнивать неудобно.
- А давай старые черточки зачеркивать.
- Давай.
Первых пятерых злыдней вспомнили сразу: дядя Юра – старый ворчун, бьет нас своей клюкой.
Однажды задремал он на скамейке, клюка рядом стоит. Спрятались мы в кустах: на клюку смотрим с обидой; часто нам достается от нее. Подкрались незаметно, утащили клюку: ждем, когда проснется дядя Юра. Чем он нас теперь гонять будет?
Проехал Васькин мопед – без глушителя, кого хочешь разбудит. Дядя Юра встрепенулся, схватился было за клюку – да нет ее. Осмотрелся он вокруг, под лавку – не нашел. Заметил нас в кустах, улыбнулся:
- Пошутили?
- Нет, – отвечаем дружно.
- Дядя Юра, может дома забыли? – Мишка улыбается с невинным лицом. – Давайте я сбегаю.
- Да не хожу я без нее. Инвалид я, - задрожал голос у дяди Юры.
И все же дал он ключи Мишке. Сидит покорно, ждет гонца. Долго Мишки не было – слишком долго. Даже нашего терпения не хватило. Наконец вышел Мишка из подъезда – хмурый, серьезный. Мы думали, скажет какую хохму. Нет, прошел молча к тайнику, вытащил клюку и отдал дяде Юре. Старик обрадовался, схватился за нее двумя руками:
- Милая ты моя, одна ты у меня осталась. Помощница ты моя… - дядя Юра чуть не плачет. Встал он со скамьи и тяжелой походкой пошел домой.
- А ключи, дядя Юра! ключи забыли, - Мишка уже кричит, а дядя Юра не слышит. Так и положил Мишка ключи в карман старику.
Что Мишка увидел в квартире у дяди Юры, он нам так и не сказал. Обиделись мы на Мишку–предателя.
Вторым «плохишом» вспомнился Степка. Мы не знали, сколько ему лет, просто считали старым из-за лысины. Весь двор, и даже жена, всегда звали его Степкой.
У моего подъезда собираются бабки – поиграть в лото. Сидят, переругиваются незлобно, трясут мешочек, кричат цифры. Проходит мимо Степка:
- Привет девчонки!
Оторвутся старушки от игры, покрутят пальцем у виска:
- Дурак старый, а ума не нажил.
- Какой ум? Имя не заработал, одна кличка. Моего козла так звали. Барабанные палочки.
- Как?
- Да ни как, одиннадцать говорю… - уже забыла бабка про Степку, играет в лото.
Идешь по дороге, задумаешься о чем, и, вдруг:
- Ух, ты, шпана малолетняя, - Степка ногами сучит, бьет подковками по асфальту; руками, что крылами машет – пугает значит.
- Дядя Степка, Вы чего? – спросишь испугано, а он только смеется.
Вот и вся обида от него. И все же зачеркнули мы одну черточку от его имени.
Дядя Вася? Злой, хоть и милиционер. Разбил ветер окно в подъезде, а на утро обвинили меня с Мишкой. Думали: милиция поможет, докажет нашу невиновность. Не доказала. За все отвечать надо – еще черточка.
Шестая черточка появилась нечестно. Мишка просто молча перечеркнул «доброе».
- А это кто, Миш?
- Не твое дело – личное, - Мишка смотрит исподлобья, ждет.
- Плохой ты историк, Мишка. Если все так будут делать, Марь Петровна на уроках сказки рассказывать станет, а не историю. Здесь личного не надо.
- Зануда ты, - обиделся Мишка.
- А ты лгун.
Стали спорить, правда, недолго. Дядя Вася помешал. Нет, не он сам – его черточка. Дядя Вася добрый? Добрый – вот его черточка. А зачем в «злых» записали? Но ведь злой? Злой. Остановились мы, стали думать. Ничего в голову не приходит. Запутались окончательно: и тетя Люба злая, и другие не лучше.
Пока думали, подошла незаметно тетя Люба: увидела стену, ахнула, да хвать обоих за уши.
- Ах, негодники, люди ремонт сделали, а вы… - так и повела обоих к родителям.
Ночью мне спалось плохо: болело причинное место от наказания; в оборванных снах снился клоун. Подошел он к нашей стене и своим кривым ногтем стал зачеркивать наши черточки. Зачеркивает быстро: была черточка – стал крест – могилка доброго дела.
Устал я от таких снов, лежу с открытыми глазами. Вдруг вспомнился Мишка и его черточка. Стал гадать, да так и уснул спокойным сном. Только под утро вернулся злой клоун:
- А мамку с папкой забыл? А?
Клоун хоть и злой, но был прав – я действительно ни разу не вспомнил о родителях. Только Мишка помнил: поставил черточку на стене – свою, личную.
Через два дня все «злые» черточки со стены исчезли. Я не стирал, Мишка тоже дал честное слово. Мишка конечно врун, но не злой – когда он вырастет, поставлю ему «добрую» черточку.