Ветер перемен- продолжение Марсианской истории

Катя ждала. Дни сливались в недели, недели в месяцы, но она верила — верила, что однажды скрипнет калитка и он вернется. И вот тот день настал.
Томимая привычной скукой, я чувствовал, как меня неудержимо тянет к той самой заброшенной избушке на окраине деревни. Будто невидимая нить, которую держала Катя, мягко, но настойчиво вела меня через пустырь. Хотелось узнать, как она поживает, увидеть её глаза...
Вечер опускался на землю тяжёлыми сумерками, ветер гнал по небу рваные облака. Калитка, покосившаяся от времени, оказалась незапертой. В оконце струился тусклый свет, словно одинокая звезда в ночи. «Ну и дурак же я, — пронеслось в голове, — променял такое счастье на марсианские пустоши...»
Там, на Марсе, всё было правильно, удобно... Другая семья, сын, о котором буду скучать. Может, ещё увидимся, если повезёт.
Я толкнул калитку. Скрип засова прозвучал как выстрел в вечерней тишине.
— Это я, — прошептал я, — вернулся, Катя!
Из темноты донёсся хриплый, старческий голос:
— Уходи... Я тебя не знаю...
Сердце заколотилось, ударив о рёбра, как птица о клетку. Кровь прилила к вискам, земля поплыла под ногами, и я рухнул в темноту.
Очнулся я в той же избушке, но часы показывали глухую полночь. Голова раскалывалась, словно по ней действительно ударили обухом.
— Катя... — простонал я, пытаясь подняться.
Но вместо Кати передо мной возникла та самая старуха, о которой в деревне шла дурная слава.
— Заблудился, милок? Или недуг одолел? А может, порча? — пристально глядя на меня, прошептала она.
Долго она шептала что-то, перебирая пучки засушенных трав.
— Нет на тебе порчи, — наконец изрекла она, и взгляд её, острый и пронзительный, пробрал меня до костей. — Рассказывай, как всё было, и как дорогу сюда нашёл.
И я выложил всё — о Кате, о Марсе, о разрыве между двумя мирами.
— Жива я, жива, — покачала головой старуха. — Это Катькиных рук дело. Учу её, учу, а ум за разум заходит. Знаю я всё — и про Марс твой, и про сына. Видно, Катька так сильно тебя приманила, что ты и поверил. Обхитрила она тебя...Она вздохнула:
— Я к подружке в соседнюю деревню за мёдом ходила, весь день там пробыла. Возвращаюсь — Катька в слезах. Всё мне и рассказала. Ворожить она умеет, да только сама же от своей магии и страдает. Видно, больно уж полюбился ты ей, голубок ясный.
Я сидел, не в силах вымолвить и слова, поражённый её рассказом.
— Вот, — сказала она, — сейчас отвар приготовлю. Пей и слушай, что я шептать буду. Не бойся — ничего с тобой не случится.
Я пил горьковатый отвар, а старуха шептала над чашкой. И в тумане, рождённом травами и её голосом, передо мной возникал образ Кати — единственной, желанной...
— Молодец, — одобрила старуха. — Люди про меня разное говорят, только сколько я людей от хворей подняла, а умы — от злобы исцелила. Решай сам — злая я или добрая. А зовут меня Ефросинья. Зови баба Фрося. И не морочь внучке голову. Знаю, где она — вон, в углу притаилась, дрожит, как лист на ветру.
Я посмотрел в указанном направлении — из темноты доносились тихие, едва слышные всхлипывания.
— Иди к ней, — мягко сказала баба Фрося. — Обнимитесь. Больше таких, как она, не найдёшь.
Шаль в углу откинулась, и Катя бросилась ко мне. Мы обнялись, и её ласковые слова были слаще любого лекарства.
— Я так ждала тебя! Я поняла, где ты был... Ты мог не вернуться вовсе, погибнуть! Я не обманула тебя — так вышло. Скоро у нас родится девочка. Я назову её Светланой. Ты сам в бреду говорил, что у вас в роду одни мальчишки рождались...Она прижалась ко мне крепче:
— Как там твой сын на Марсе?
— Возможно, скоро я познакомлю вас, — тихо ответил я, понимая, что там, среди звёзд, осталась часть моей души, но здесь, на Земле, начинается новая. Жизнь.