Победитель Чумы. V. Бутырский поимник.

Графу Олегу Михайловичу Данкиру (Кирмасову) - посвящается. С глубоким уважением и благодарностью за то, что привёл меня в российское дворянство, утвердил в стремлении быть достойной истории и памяти великих предков. Дворянское звание - не привилегия,а обязанность и ежедневный тяжкий труд на благо Веры, Царя и Отечества... и лишь потом - на благо Семьи и Себя. Многая Вам лета, Ваше сиятельство!


Дорогие читатели!


Собирая материалы для написания книги о братьях Орловых (предварительное название «Птенцы степной орлицы»), обнаружили, что материалам этим - от реальных документов эпохи до мифов и легенд - конца и края нет. И приняли решение - не укладывать их в «стол», а представить в виде небольших рассказов и повестей, правда, нам ещё неведомо, войдут ли они в книгу.
Григорий Орлов, наш герой, который по-орловски лихо ворвался в эпоху, и по-гамлетовски трагично закончил свою жизнь, предстаёт в повести «Победитель Чумы» истинным героем, возглавившим сражение и поставившим точку в нём. Но один в поле не воин, как известно, и у него, как у каждого воина, были соратники. Нельзя было не рассказать о них!
Удивительные люди, каждый сам по себе - легенда, увы, зачастую - забытая. Ткань истории прядётся людьми. Каждый вносит свою лепту, так или иначе. Вот когда «иначе» - есть, что вспомнить. Есть кому поклониться, кому слово недоброе, а то и проклятие сквозь века отослать. О ком посожалеть...


                              ***


                               V.


Бутырская тюрьма - старейшая среди московских, а то и российских тюрем. Строительство её тесно связано с именем Екатерины Второй, тут не может быть разночтений. Но именно в тысяча семьсот семьдесят первом году государыня пришла к мысли о необходимости строить тюрьмы - по плану, со смыслом, с определённой заботой о насельниках. И Бутырка была построена, пусть позже намного. А связано ли решение о её строительстве с чумой и воспоследовавшим Чумным бунтом? Может быть...

А в те годы существовали в качестве тюрем чаще остроги. Военные учреждения, для защиты границ. Вначале острогом назывался сам частокол из заострённых брёвен и скреплявших колья бревенчатых венцов (почему-то такой венец был зван «тарас»!). Потом тем самым острогом стала величаться территория на ровной местности или на земляном валу, ограждённая указанным способом и окружённая рвом. По углам стали размещать деревянные же башни, помимо используемых в бою подвижных башен - или острожков. А поскольку территория охраняемая, почему бы не выделить башню-другую для лиц, властью и обществом признанных опасными... Вот так поселилось в русской литературе понятие «острожная тоска». А так-то, кажется, были в восемнадцатом веке и каменные здания тюрем в Москве, возле Варварки, но это те, что отдали по казённой надобности под насущную потребность... Вроде бы и не считается.
На месте нынешней Бутырки тоже был острог... В довольно высокой башне в западной части острога содержались отверженные.

В том числе человек лет тридцати, чьё дворянское происхождение не могло быть подвергнуто сомнению. Неуловимое нечто, которое можно бы описать, но описание не передавало бы и четверти уверенности, возникавшей при первом взгляде на него ... Да, высокий лоб, овальной формы лицо с заостренным подбородком, и отросшая в остроге борода не скрадывала, а подчёркивала эту остроту, чёткие дуги выписанных бровей... Да, выразительные светлые глаза, с оттенком скорее малахита, нежели лазури... Прямой нос. Бледная кожа - не серая, как у многих острожников да каторжан. Маленькие ступни и кисти, изящная их форма...
Всё не то. Трудно объяснить словами ощущение пропорциональности форм - и ещё энергии, - исходившее от этого человека. Левая половина головы его была выбрита (1), судя по всему, два-три месяца назад, чётко по срединной линии, справа светлые волосы ложились на плечо. Такая асимметрия, да торчащие волосы на обритой половине, могли бы испортить кого угодно - но только не его.

Он лежал на постели, которая была ничем иным, как грубо сколоченным деревянным топчаном, покрытым соломенным тюфяком, со свёрнутым камзолом в изголовье, а прикрывался крестьянским зипуном... На ногах его были цепи, но видит Бог! выглядел свободным... Распахнётся дверь, - и он одним прыжком встанет на пороге. А там и уйдёт в жизнь, не бросив взгляда назад...

И тут дверь действительно распахнулась. И узник действительно вскочил на ноги одним движением!

- Ты! - это был выкрик удивления... - Ты! - повторил он снова, но уже с оттенком раздражения. - Не приглашаю, но ты войдёшь и без приглашения, полагаю...
- Войду, барин, и с Вашего позволения, и без оного, - мягко ответил посетитель. - Мне тоже не по душе, однако ж я уже здесь, и дело моё должно быть исполнено, какими бы не были мои чувства...

- Твои чувства! - фыркнул узник. - Как будто они должны меня заботить! Без надобности!

Но освободил тесное пространство, снова прилёг на топчан, закинув руки за голову. Словно и не было посетителя, а между тем, он был.

Узник рассматривал своего гостя безо всякой приличной осторожности. Уже зрелый человек, лет тридцати-тридцати пяти. Лицо грубовато, с крупным и весьма заметным треугольным носом посреди, глаза широко расставлены, переносица заросшая, тонкие губы... Сшит основательно, тонкости нет никакой, но сила чувствуется недюжинная. Может, и угроза какая-то, но основательно запрятанная. В движениях быстр, поди останови такого...Вот устал стоять, несподручно ему, переставил с деревянного подобия стула таз для умывания на пол, быстро переставил, резко, а воды ни капли не пролил... И присел, протянув ноги, почти касаясь цепей, что спадали с ног узника.

Кафтан и камзол. Погон на левом плече, каска, шитая золотым позументом, с вензелем государыни, медный налобник каски крашен зелёным цветом. Явно не от небрежности посетителя одежда выглядела несколько выцветшей, - по роду службы в полях такая. Сабля, с небольшим изгибом клинка...

- Егерский (2) офицер, поздравляю, - с некоторым даже уважением произнёс узник. Но вроде и с насмешкой, доля которой всё ж была заметна слуху.

- Далеко ушёл от звания холопа моего...

Глаза посетителя полыхнули огнём, но тут же погасли.

- Так а что же, барин... Егерская служба - самая крестьянская, - сказал он примирительно. - В лесу, али в деревне, места авантажнейшие (3) выбрать, в амбускадах (4)тихо лежать и молчание хранить... Это крестьянскому сыну - самое привычное дело. Молчать...

И впрямь разразилось молчание. Впрочем, ненадолго.

- Я под графом Петром Александровичем (5) дело начинал, - сказал вдруг посетитель с обидой. - В Кольберге ещё «молчал»...

На лице узника отразилось смятение. Он почувствовал неправоту свою, и сердце, которое было справедливым от роду, смягчилось...

- Ладно, Иоанн... Привыкнуть ещё надо, Ванькою звал! Поди ж ты! Тут, в остроге, был бы ты Иваном (6), верно, смеялся б я, да тошно мне, Иоанн... Ладно. Нечего делить мне с тобой. Твоей заботою меня в хоромы эти перевели, правильно догадываюсь? И обогревали зимой, и кормили не постно?

«Ванька» кивнул головой. Голову опустил, в глаза не заглянешь.

- Ну! А я-то думаю! После ямы земляной (7), а после в хоромах с татями(8), да девками непотребными, да на кольце(9) с ними, окаянными... Царёв гнев - посол смерти, иного не ждал. Думал, коль доживу до весны, пойду по дороге государевой, да по снежку, в кандалах... ошельмовали уж! А тут всё и повернись! Мошной позвенел, Иоанн? Аль покровитель у тебя нонече завёлся, куда там мне! Сергею Бельскому, сыну дворянскому! Да теперь и лишённому прав состояния (10)...

- И того, и другого, барин, достало. Только молчать я научен. Вот и помолчу. А и пошёл бы, барин, по этапу, не в моих это силах - воле государыни перечить. Но ведь закрыта Москва, и в неё попасть ещё можно, а вот уйти - мало кому удаётся. Язва у нас моровая.

- Язва у них моровая! Не удивлён - заслужили! Содом и Гоморра! Огня вам, серы!

- И без того есть, барин. Жгут дома, где мёртвые есть. Или уж сами загораются без пригляду людского. Вещи жгут. Вой стоит, барин, по Москве. Гибнет град. Душа заходится, помочь не умею...

Узник махнул рукою. Смена настроений отразилась на лице его. Видно было, что смутился дух известием, но из упрямства противится сожалению...
Хлопнул с досадою по топчану своему.

- И мне б помолчать, да я и не научен вот! Оттого здесь время коротаю! Я было и сам раньше забыл, по нищете нашей нонешней да скуке уездной, что высок мой род. И в войсках государыни был пташкой серой, обер-офицер (11) А вот Рюриковичи мы, извольте знать. Мне и напомнили! Ко всем грехам моим личным - ещё и это, вот и не простили...

Иоанн глаза отводил, молчал. Узник припомнил, каковы последствия тому, кто за страждущего по воле помянутой им государыни - вступится... Как бы самому не присесть Ваньке рядом! А он - и помог, и в узилище проведать пришёл. Хорош, сын крестьянский! В благородстве переплюнул...

- Благодарствую, Иоанн, сказать надо, а то что ж, свиньёю какою - промолчу! Только зазорно мне, Бельскому, от тебя жизнь принимать. По всему, спас ты меня, а мне - зазорно!

- Души мы - христианские, барин. Зазорно нам не это... А вот товарища, кровью истекающего, в поле бросить, коль спасти ещё можно. Дюже важно - спасти, кто ж разбираться будет, чей сын - дворянский ли, крестьянский. Не суть! Так я выучен.
Помолчали. «Ванька» глаз не прятал, но смотрел поверх головы барина своего былого в малое окошко над его головой, где всё же можно было видеть серое небо, лес вдали, да кромку стаявшего снега.

- Дожился. Ванька мой - егерь нынче, из офицеров, и уму-разуму меня учит... Товарища во мне разглядел, убогой! Скажи, сын крестьянский, на волю мною отпущенный, у матушки был? Она тебе, душа христианская, ангелом была.

- Была, - эхом ответил Ванька.

И дрожащим уже голосом, с явною болью сердечной сказал:

- Преставилась, матушка. Я с этим пришёл, Сергей Александрович. Да не мог сам... Вот и спросил ты меня... Благословение своё материнское прислала, велела сказать - верит она в тебя, окаянным людьми объявленного. Не для того растила, говорит... Велела сказать, что Божья воля на всё - и на острог, и на этап, и на Сибирь снежную, - только раз нет вины твоей, значит, испытание это. А выдюжишь - и будет всё другое. Переменится всё, сказывала. А я вот тебе говорю. С этим пришёл...

Молчали долго. Иоанн плакал, не таясь, Бельский держал слёзы.

Первым заговорил Бельский.

- Шёл бы ты, Иоанн. Благодарен я тебе, но иди уж. За такую весть - и голову бы с плеч. Но не с тебя же спрашивать, сам я во всём виноват.

«Так и спрошу с себя, - подумал он. - Как спрошу, посмотрим».

- На мне смерть матушкина, знаю. Как с этим жить? На что и спасение, коль я её не увижу...

Крайнее отчаяние выражалось во взгляде его... но глаза были сухими.

- Я пойду, пойду, - заторопился Иоанн. - Только, вот просьба моя, барин, не обессудь, в благодарность мне, коль она есть. Мне не надо благодарности, но вот - просьба. Владыка Амвросий в остроге бывает тут... Большой человек, архиепископ Москвы всея, да не брезгует нами! Исповедуются люди ему, а после причащаются святых тайн. И татям, и убивцам, и девкам гулящим - отпускает, всё одно ему, кого выслушать... ему все дети духовные! Мне сказано было, что Сергей Бельский, опальник (12), отказывается... Нельзя этого! Матушка не этого бы хотела. Во исполнение памяти, да мне в благодарность...

Он бормотал ещё что-то, но терпение Бельского закончилось.

- Иди, Иоанн! Будет Амвросий - пойду на исповедь, знаю, прав ты - матушка бы захотела. А теперь - иди, Бога ради, оставь меня...

Иван встал, чтоб уйти, но задержался, чтоб вынуть из шнобзака (13) книгу. Которую и оставил на месте, где сидел...

Это уж потом увидел её Сергей Александрович, через много часов муки смертной, когда встал, шатаясь, к ужину, да свечу ему зажгли (её должны были унести после). Это был латинский текст творений Платона (14)...


                           ***


Авторы приносят извинения за большое количество сносок. Как оказалось, оба любят их с детских лет! Оба утверждают, что ещё в детстве получали из них сведения исторические, иногда больше и глубже, чем в учебниках, которые грешили умолчаниями и искажениями. Если не считать английских и иных переводов (шлите свои замечания, владеющие языком, Гугл-переводы часто грешат стилистическими и прочими ошибками), можно сноски и не читать, смысл не потеряется. А нам - приятно!


1. Чтобы каторжники выделялись среди простого мирного люда, с петровских времён пересыльным клеймили лица, выбривали половину головы и вырывали ноздри. Последняя пытка не исключалась даже для женщин и продолжалась до указа царицы Елизаветы в 1754 году. Наполовину обритая голова позволяла безошибочно вычислить беглого арестанта. Этап из европейской части России в Сибирь, где находилось большинство каторжных тюрем, занимал несколько месяцев вплоть до появления железных дорог. В пути им подворачивалась возможность бежать, и кое-кто этим пользовался. Беглецов быстро находили именно по прическе. Даже если в бегах он умудрялся побриться налысо, одна половина головы у него в таком случае всегда была более загорелой, чем другая. Сами каторжники называли процедуру бритья ошельмованием. Бритье головы было отменено только в 1903 году. Как правило, справа волосы сбривались у тех, кто был осуждён по уголовным статьям, а слева - у политических арестантов.

2. В России егеря (охотники) появились при Румянцеве. Заметив во время Семилетней войны пользу, которую приносили пруссакам охотники (егеря), он во время операции под Кольбергом в 1761 году сформировал из охотников особый батальон, который хотя и не был назван егерским, но по характеру деятельности соответствовал этому названию. Батальон разделялся на пять рот по 100 человек в каждой и для большей устойчивости ему было придано два орудия. В 1770 году по настоянию Румянцева, полковые егерские команды в армии Екатерины II повсеместно были сведены в отдельные егерские батальоны.

3. Авантаж, (фр. аvantage). Разг. устар. Преимущество, выгода.

4. засада, спланированная и организованная для нападения на врага из укрытия. уст. военн.

5. Граф (c 1744) Пётр Алекса;ндрович село Ташань, Зеньковский уезд, Полтавская губерния) - русский полководец и военный теоретик. Генерал-фельдмаршал. Во время Семилетней войны командовал осадой и взятием Кольберга. Главнокомандующий действующей армией в ходе Русско-турецкой войны (1768—1774). За победы над турками при Ларге и Кагуле, которые привели к заключению выгодного для России Кючук-Кайнарджийского мира, удостоен титула «Задунайский».

6. Как и любое замкнутое общество, каторга имела свою строгую иерархию. На самом верху стояли иваны, они же иванцы, они же бродяги, они же родства не помнящие. Это были профессиональные преступники, рецидивисты, которые оказывались на каторге уже не в первый раз и проводили там большую часть жизни. При аресте они никогда не называли своего настоящего имени в надежде на то, что получат срок не за все свои грехи, а только за тот, на котором их поймали. Удостоверения личности в те времена были не распространены. Чаще всего они назывались Иванами и выбирали себе какую-нибудь звучную фамилию типа Бриллиантов. Нередко они и вовсе сказывались родства не помнящими и фамилии не имеющими. Влас Дорошевич в своей "Каторге" так описывал иванов: "Иваны" — это зло, это язва, это бич нашей каторги, ее деспоты, ее тираны. "Ивана" вы отличите сразу, с первого взгляда, лишь только войдете в тюрьму. Лихо заломленный, на ухо сдвинутый картуз, рубашка с "кованым", шитым воротом, расстегнутый бушлат, халат еле держится на одном плече. Руки непременно в карманах. Дерзкий, наглый, вызывающий взгляд. Невероятно нахальный, грубый и дерзкий тон.

7. «Земляные тюрьмы» обычно устраивались у монастырских башен. Они представляли собой вырытую в земле яму глубиной около 2,5 метра. Края ее обкладывались кирпичом или просто камнем; иногда в нее вставлялся сруб, на дно ямы бросали солому. Крыша «земляной тюрьмы» состояла из досок или бревен, покрытых тонким слоем земли или дёрна; в крыше имелось отверстие, в которое можно было опустить узника и подать ему еду.

8. Из толкового словаря живого великорусского языка: «Тать м. (таить), вор, хищник, похититель, кто украл что-либо, кто крадет заобычай, склонный к сему, малоупотр. крадун. Встарь, вор значило мошенник, своровать, смошенничать, сплутовать; а тать, - прямое названье тайного похитителя».

9. «Скованные одной цепью», - вот что это означало. На руку надевался наручник, кольцом пропускался через единую цепь, и вереница людей становилась единым целым. Женщин часто держали вместе с мужчинами, не по злому умыслу, а просто от отсутствия помещений. Трудно себе представить, как все это совмещалось, с учётом хотя бы естественных надобностей людей. Нашего узника, вероятно, «на кольце» держали, когда узников выводили просить подаяния в город, ибо казённого кошта в остроге не предполагалось.

10. Уже в момент вынесения приговора каторжанин навсегда вычёркивался из своего прежнего мира. Он лишался всех прав состояния (то есть больше не был приписан ни к одному сословию), его брак автоматически расторгался. Он был обречен доживать остаток дней где-нибудь в Сибири.

11. Обер-офицеры (от нем. Oberoffizierе; англ. company officers) — наименование категории младших офицерских чинов в Русских гвардии, армии, во флоте и так далее, до 1917 года, соответствовавших 8-м — 14-м классам Табели о рангах.

12. Заключённый из категории подвергнутых царской опале.

13. Каждый солдат егерского полка был снабжён мешком, а позже ранцем, предназначенным для хранения трёхдневного запаса продовольствия. Назывался мешок - шнобзак.

14. Когда в XV веке возникло книгопечатание, изначально был напечатан не греческий текст Платона, а его латинский перевод. Его создал знаменитый платоник того времени – придворный философ флорентийских тиранов Марсилио Фичино. Большинство просвещённых европейцев до начала XIX века читали Платона в латинском переводе Марсилио Фичино. Это был один из самых популярных переводов.


                                            ***