«Если кто-то... купил с рук книжку Ю. Трифонова – знайте, она краденая» *1

trifonov

У моей племянницы — первокурсницы Кати, время от времени обостряется «зуд чистоты» в остальное время, она совершенно спокойно проходит мимо покрытых пылью листьев фикуса, не замечает (или делает вид, что не замечает) гору немытой посуды в раковине и тому подобное. Однако сегодня у девушки именно такое, удачное для меня, обострение.

***

Напевая что-то на ломаном английском, она с показным усердием протирает книжную полку и поглядывает в мою сторону, ожидая «великой хвалы» в свой адрес.

— Дядь Саш, а зачем мы храним это старьё? Смотри, какая потрёпанная! Надо же! Издана в одна тысяча девятьсот пятидесятом году, это же сколько ей... э... семьдесят пять лет стукнуло! Пора, на покой, то есть на помойку! Давай, я её утилизирую.

— Между прочим, это книга, дипломная работа двадцатипятилетнего Юрия Трифонова. А через год, он за неё получил Сталинскую премию третьей степени!

— А премия — это только медаль или ещё и денежки? — листая раритет, интересуется Екатерина.

С сожалением понимаю, что Екатерина от меня не отстанет и её вопрос, лишь начало беседы. Сохраняю недописанный рассказ и поворачиваюсь к Кате:

— Сколько тысяч полагалась за третью степень я сказать не могу, но знаю, что том же году за картину «Власть Советам — мир народам» вторая степень была присуждена группе художников и составила пятьдесят тысяч рублей. Вот и выходит, что если Минфин СССР выдал лауреату вдвое меньше, то всё равно этого гонорара хватило на ремонт семейной дачи, и приобретение, в личное пользование автомобиля «Победы», а также на оплату услуг персонального водителя.

Катюша молчала ровно две минуты. Стучала наманикюренными пальчиками по стеклу смартфона, а потом выдала:

— Двадцать пять тысяч советских рублей, по покупательной способности того времени, условно можно приравнять к двадцати трём миллионов нашенских российских рублей. Ого-го-го-шеньки! Если он за свой первый роман столько получил, значит, и за всё остальное получал большие деньжищи. В общем, обеспеченный был писатель, не то что ты, и такие как ты! Строчите день и ночь, регулярно публикуетесь в различных журналах, а «карман копейка — нет!»

— Племяшка, ну у тебя и вопросики. Ты ведь не хуже меня знаешь, что, в Советском Союзе миллионеров не было, да и быть не могло. Страна Советов, если ты забыла была — рабоче-крестьянская! И к тому же, финансовое благополучие у советских людей никогда не было на первом месте или даже на втором. А что касается Трифонова, то после его оглушительного дебюта, он пережил длительный творческий кризис.

Пошёл работать простым спортивным журналистом. Писал о футбольных и шахматных баталиях, мотался по бесконечным командировкам.

В начале шестидесятых даже побывал на Девятых Олимпийских играх в Инсбруке.

Не помню точно, но в одном своём рассказе, его герой, кстати, весьма похожий на самого Юрия Валентиновича утверждал: «ему казалось, что о спорте можно писать так же всерьёз, как, скажем, о гробнице Лоренцо Медичи во Флоренции».

— Выходит, что он стал не писателем, а журналистом? — Катюша, подошла к шкафу, достала оттуда листы чистой бумаги, разрезала их на полоски и, намазав их клеем, стала «лечить» «израненную» годами книгу.

Я хотел было подняться и, подойдя к девушке погладить её по волосам, но не стал отвлекать её, от столь редкого для нынешней молодёжи занятия, просто продолжил:

— В эти годы он писал не только статьи и очерки, но также сочинил сценарии для художественных и документальных фильмов, героями которых стали хорошо знакомые ему спортсмены. Будет время, обязательно отыщи в интернете драму «Хоккеисты». Полагаю, тебе она понравится, несмотря на то что страны, честь которой, самоотверженно защищали спортсмены, нет уже более тридцати лет.

Катя кивнула, соглашаясь, после чего отыскала в ящике, прозванном всеми нами — «Авгиева конюшня», потёртую коленкоровую обложку для книг и, обернув в неё «Студентов», вернула книгу на полку:

— А я помню только его «Дом на набережной», да и то исключительно по фильму. Ты не знаешь, кто был прототипом героев. Не всех же их выдумал Трифонов.

— Одного я, пожалуй, назвать смогу, — почёсывая затылок и размышляя, не обратиться ли за помощью ко всезнающей «Алисе», ответил я.

— И кто он? Ну не томи! Интересно же!

Если я не ошибаюсь, вундеркинд Антон Овчинников из «Дома на набережной» и Лёня Карась из неоконченного романа «Исчезновение» — это друг детства Трифонова, он же ещё и сосед по «Дому на набережной» — Лёва Федотов.

Юрий Валентинович говорил, что помимо увлечения: минералогией, палеонтологией, океанографией, он был отчаянно влюблён ещё и в симфоническую музыку. А ещё он зимой ходил без пальто, в коротких штанах, и полагая, что таким образом он закаляет свой организм. Был близоруким, имел проблемы со слухом, да к тому же от рождения имел плоскостопие, но ежедневно готовил себя к далёким путешествиям и географическим открытиям. И ничего этого ему, увы, не пригодилось.

— Почему? — племянница округлила глаза, — он же на фронте мог стать если не лётчиком, то хотя бы отличным разведчиком.

— Мог бы. Если бы в апреле сорок третьего доехал до фронта. Но видать, не судьба. Лев Федотов погиб под бомбёжкой.

— Дядь Саш, а ты сам, когда начал читать Трифонова? «Студенты» были первым его произведением, которое прочёл?

— Только третьими. В семьдесят пятом году, в институтской библиотеке подошла моя очередь на журнал «Новый мир» и там была опубликована его повесть «Другая жизнь». Проглотил, как говорится, в один присест.

Ну а через год, купил у книжных спекулянтов журнал «Дружба народов» с «Домом на набережной».

— И что нельзя было пойти в книжный магазин и купить её? Или заказать через тогдашний маркетплейс, то есть, я хотела сказать, через «Книгу-почтой».

— Понимаешь, тираж «Дома» был много меньше, чем реальный спрос на эту книгу. Поэтому читатели того времени, чего только не придумывали, чтобы разжиться заветным текстом. Ксероксы тогда ещё не изобрели, но в некоторых, скажем так, закрытых учреждениях, копировальная техника всё-таки присутствовала. Вот на ней и «размножали Трифонова», а потом давали друг другу почитать, на три вечера — не больше! Ты ведь помнишь, что действие романа лишь частично происходит в тридцатых годах, но главное — это всё же семидесятые!

Я посмотрел на Катюшу и умолк.

А она вывела на экран фотографию писателя и молвила, всхлипнув:

— Он так мало прожил. Всего-то пятьдесят шесть. Сколько мог бы ещё интересного написать.

— Ему удалили поражённую раком почку. Стал поправляться. Самостоятельно поднялся с постели, потянулся за «Литературкой», там было опубликовано интервью с ним. И в этот момент оторвался тромб!

1— Вдова писателя Ольга Трифонова хранит у себя бумажное объявление, сорванное со столба неподалёку от станции «Строитель»: «Товарищи! Если кто-то из вас купил на днях с рук книжку Ю. Трифонова «Другая жизнь» (серия «Приложение к журналу «Дружба народов») – знайте, она краденая. Умоляем вернуть по адресу: Строитель, ул. Шишкина, 1 (напротив закусочной) за любое вознаграждение и глубочайшую благодарность».