Значенья не имеет - нет...ослеп поэт
- душа ослепла
Не выдумать дворцов из пепла, и не
увидеть Божий свет
А в слепоте брести вперед так
страшно и невыносимо,
Всевышнему скажу спасибо, что дал
на время оберег.
Свою любовь и красоту, рассыпал
мне в ладони манной,
И хоть иллюзии коварны, не
отрицают наготу,
Такой пьянящий вкус дурмана, свою
давнишнюю мечту,
И выпавшую к счастью даму с
намеком знаковым иду.
Я выпью солнца горький мед, миную
зыбкое болото,
Пусть мне подножки ставит кто-то,
но есть движение вперед.
И если это тонкий мир, где
расшивают в шелк и магму
И так используется лакмус, и так
трактуют звуки лир...
То черт с ним, много слишком мер,
затухших и непостоянных,
Тропой из лести и обмана, другим
рисующих пример,
Тройничным звоном пустоты сосуд
не будет - полной чашей,
По что нам нужно C`est La Vie, когда
повсюду слышен кашель.
Не для души и не для дум, не для ума
и не для дома,
Ослеп поэт, налейте рома, померк в
душе волшебный свет,
Значенья не имеет нет, не выстроить
дворцов из пепла,
Хоть сто регалий и карет, когда душа
твоя ослепла.
Ну и каша в этом стихе...
А уж наляпано-то...кошмар.
Например,как могут иллюзии отрицать наготу?
Каким образом?
"И выпавшую к счастью даму с
намёком знаковым иду" - бессмыслица полная.
"И если это тонкий мир, где
расшивают в шелк и магму" - что именно расшивают?.. Мысль ушла.
"Тройничным звоном пустоты" - тоже бред. Есть нерв тройничный,а тройничный звон - это нечто!
"Не выстроить дворцов из пепла" - да это и ежу понятно,что не выстроить. Банальщина.
А ведь там есть ещё "затухшие меры" и дико смотрящееся в данном контексте выражение "по что"... (в значении "зачем").
А с пунктуацией автор и вовсе незнаком.
Просто лепит запятые и всё.
Короче,тихий ужжос,а не стих.
Главное недоразумение Закладок.
Картузов Михаил Владимирович (zar_3_70_kartuzov)
Картина называется "Острова" (холст, масло). Свято-Никольский собор в Кронштадте. Посвящается памяти Галины Вишневской. Здесь можно посмотреть фрагменты:
1) http://neizvestniy-geniy.ru/cat/design/holst/781364.html?author
В серой массе бетона квартира и свечи,
Никотин на обоях… Похмелье и сплин,
Совсем рядом твои малолетние плечи,
И безумство моих черно-белых картин.
Вечер в Питере. Снова промозглость тумана,
И несвежая простынь от влаги липка,
Развела, как мосты, на руке вены рана,
Ты прости, если сможешь, меня дурака.
Ни мазка, ни строфы, только муть от портвейна,
Только дым сигарет и мосты за окном,
Только ты... И в наушниках голос Кобейна,
Паранойя эмоций и секс перед сном.
Хмурым утром прогулка с тобою на пару,
Как всегда от квартиры ищу долго ключ,
Собирают бомжи во дворе стеклотару,
Мелкий дождь пеленой. Ветер зол и колюч.
Хрустнет банка пивная под стоптанным берцем,
Безнадега в пространстве… Мой декаданс.
Мы устали от лжи, мы не чувствуем сердцем,
Ты молчишь… Я курю отсыревший «Альянс».
Дождь разбавлен, как спирт. Мы с ним одиночки,
Обнажила Нева свой шершавый язык,
Я ногтями крошу свою жизнь на кусочки,
Ты уйдёшь, дождь останется… Впрочем, привык.
Ты выплываешь из загадочных глубин,
Лицо еще хранит печать других миров,
Где мягкий свет луны и тонкость белых вин,
Прозрачность слов.
И в этом хрупком пограничье не дыша,
Ты проживешь еще две жизни или три,
Где ты была сейчас, что видела душа,
Не говори.
И фрукты на столе, и кофе заварной
Дымится в чашке, солнце сквозь жасмин,
Тебе так радостно в пространстве быть женой,
Есть апельсин.
Чирикаешь со мной о всякой ерунде,
О Хампердинке, например, что он – король!
Он, может быть и Бог. Ты все узнала где?
Скажи пароль!
Уильямс Энди, говоришь? Прикрыть окно..?
Да, знаю, разумеется, напеть мотив…?
Давай на вечер в восемь купим сыр, вино -
И на залив!
Боишься комаров.., что ж, ужин при свечах!
Балкон с луной, мартини экстра драй, цветы!
Верлибр..? Ты будешь без стихов моих скучать..?
Несносна ты!
А я тебе сказал.., ну, хорошо, возьми!
Жаль, что в косметичку не просунуть шкаф–купе!
Я буду терпелив… с восьми и до восьми
К твоим ЧП!
Вот так проходит день, за ним другой во след,
Жасмин так высоко поднялся к облакам,
Все говорят вокруг, что нас на свете нет,
Мы где-то там…
Но иногда, когда взрывается сирень,
И шепчет жаворонку Бог свои стихи,
Мы появляемся и продолжаем день -
Берём духи!
Нет, не спешу... Из классики? Ну, пусть... "Дior"!
Я старомоден, да! Конечно, "Prada" - шик!
Так и пишу себе - расширить кругозор!
Дочь из Италии! Люблю её, скажи!
Под утро — темнота
касается души
сквозь мерзлое окно
и мерзлые постели,
как лезвие — холста,
уставшего от лжи,
где кисть — веретено метели...
И как не повернешь,
все ближе и бледней
сквозь сумрачный покров
лицо в оконной раме...
И ты еще живешь,
а белый соловей
уже поет, что нас с тобой не станет...
Мой воспаленный бред —
твой неусыпный страж,
сквозь завыванье вьюг,
сквозь завиранье буйствий...
И вот уже рассвет
стирает карандаш,
размазывая круг предчувствий...
Но ветра кружева
все гуще... и мертвей,
и свадебность садов
слетает с пьедестала,
и я еще — жива,
а белый соловей
уже поет, что нас с тобой — не стало...
Брови сердито сдвигают осенние сумерки
Лучик надежды улыбкой прощальной - прости
Как обещанье вернуться по настоящему
Не предавай никогда меня больше - пожалуйста
Светом луны постучимся в окошко разбитое
С мятых страничек стирать дорогие черты
Тенью печальной бродить по следам-фотографиям
Помнишь ещё - мы так долго готовились жить
Своды готических снов - заночуем у этой стены
Камнем без имени - пусть, обойдёмся и так
Свежие раны прикроем венками-заплатами
Тихою радостью счастья - не чувствовать боль
Умирала эпоха,
Низко падали цены.
Гомерический хохот
Разбивался о стены.
Ночь сулила разлуку.
Лик луны перекошен.
Под горячую руку
Ей попался Волошин.
А потом Северянин,
Мережковский и Белый…
Нежный взгляд затуманен,
И душа улетела
В те края, где не знают
Ни печали, ни горя,
Где под солнцем сверкает
Изумрудное море,
Где тревожно и сладко
Тает южное лето.
И она без остатка
Отдавалась поэту.
Как же был одинок он!
Тоже ласки хотел он.
И пружинистый локон
Щекотал его тело.
И в волнении страстном
Забывала мгновенно
И просроченный паспорт,
И облезлые стены,
И долгов вереницу,
И весеннюю слякоть…
Шелестели страницы.
Было некогда плакать.
***
И в порыве внезапном,
Озорном, хулиганском,
Заказала на завтрак
Ананасы в шампанском.
…и вот однажды, звонким бабьим летом,
увидишь: было глупым и пустым
так восторгаться этим жёлтым цветом,
который показался золотым.
Восторг пройдёт, а пыль китайских грамот
дотла в костре морозов догорит…
И ты поймёшь, что понял даже мамонт,
когда вокруг собрались дикари…
Вот ложка дегтя, занесенная
над бочкой меда,
а вот идет овца паршивая
к большому стаду,
вот глупые троянцы удивленно
разглядывают дар данайцев жадных.
Но, слава Богу, жизнь остановима,
и надо верить, что не станет хуже:
прольется ложка дегтя меда мимо,
овца пройдет, и Трою не разрушат.
И вот ещё:
И жизнь катится.
Смородиновый лист
ярчайшей зеленью блестит в горячем чае,
смородиновый воздух источая,
как источает звук саксофонист.
Журчанье чая как теченье дней,
оставь надежду - пусть умрет последней,
зеленым лишаем на плеши медной,
опятами у основанья пней.
На них всегда прилипшая хвоя,
пожухлая коричневая хвоя.
Пиры, переходящие в запои,
грибы в себе загадочно таят.
И сладок вечерами алкоголь,
и жаль, что он сосуды истончает.
И жизнь упрямо возвращает к чаю.
Какая грусть во всем. Какая боль.
И ещё это:
В полутьме, полупахнущей кухней,
с жесткой горечью старой одежды,
закачаются дряблые руки,
пустоту в пустоте развешивая.
Коридор для хромых и убогих,
кто не слеп - то раздет и оглушен.
Но стоящий на самом пороге
непонятно прошепчет: слушай.
У разорванных бронхов, у сердца
плоть замрет недоокостенев,
карамельные запахи детства
перед смертью вернутся ко мне.
Через капли с березовых веток,
грязный снег в замерзающих лужах
в пустоту бесконечного света
непонятно отвечу: слушай.
Какое высокое небо стоит над Парижем!
Такое вот небо мой друг бы назвал
Голубым океаном,
Но он сейчас занят,
И, вроде бы, яростно пишет
О странной любви к двум роскошным,
Причудливым дамам.
Одна в золотой Ойкумене, и дочь ювелира,
Отец не надышится ей, как над редким
Своим диамантом,
Слывёт он в округе сычом,
Но завидный транжира,
И редко увидишь его
У свечи с фолиантом.
Другая живёт на Руси в терему Ярославском,
Свои хороводы с подругами водит
Она на Купалу,
В Гардарике как-то особенно
Веруешь сказкам,
И солнце здесь ярче стократ
И богаче коралла.
Такие вот красные речи я слышал от друга!
Конечно, он, скажем, не эллинский ритор,
Но с чувствами малый!
Кому-то бердыш подавай
И чешуйкой кольчугу,
Ему - Елевсинских мистерий
И праздник Купалы!
Я был у него в терракотовом доме в Глануме,
Мы ели с ним вечером сыр с артишоками,
Пили рацину,
Он как-то сказал мне с усмешкой,
Что в сущности умер,
А дух перебрался в Саис
Изучать медицину.
А книга,что книга - собранье красивых иллюзий!
Папирус с дурными стихами хорош
При растопке камина!
Уж лучше прожить черепахой
И ползать на пузе,
Чем плохо горшки обжигать
И расходовать глину.
Тогда я не ведал в словах его мрачных прозрений,
Да мало ль что скажет вино,
И во время гулянки!
Как пели чертовски-душевно
Той ночью в сирени
Гланумские кеноры,
Он говорил - коноплянки!
Пойду вон из логова выть на луну с косогора!
Он здесь не хотел оставаться, мой друг.
Только белый папирус
Хранит его почерк,
А чаша - следы мандрагоры,
И что-то в душе моей
Туго и плотно закрылось.
Эмаль растеклась золотая по глиняным крышам,
И в рану неслышно проникла -
Стянулась глубокая рана,
Какое высокое небо стоит над Парижем!
Мой друг бы назвал его точно -
Живым океаном!
Время-мельник всё размелет
И продаст дороже, но…
Среди тысячи похмелий
Мне запомнилось одно:
Льна простынное сукно
С лёгким запахом жасмина,
Недопитое вино -
В двух бокалах у камина…
Ни дурной хандры, ни сплина,
Только всполохи зари…
И судьба в руках, что глина,
Разминай, лепи, твори!
А теперь на утро – кофе,
Чтоб стряхнуть остатки сна…
А душа желает — в штофе
Пьяной юности вина…
Разве в том моя вина,
Что ищу остатки хмеля,
Трезвый или с бодуна,
В складках скомканных постелей,
Что скрываю от метелей
И от зависти людской
Колокольчики апрелей
Под одёжкой шутовской...
Я к тебе привыкаю, как марка хорошего кофе
прорастает из чашки, дурманит изысканным вкусом,
вытекает из пара в бунтующий и ароматный,
смолянистый, с горчинкой, осадком, тугой концентрат.
Он в составе меня. Он взломал засекреченный профиль,
все пути на ладони собрал нерушимым союзом -
капитанским узлом. И концы от дороги обратной
заплело, затянуло, прошло. Но я этому рад.
Я к тебе привыкаю. Давно/добровольно/системно.
Мы танцуем, паруем, парим, переходим границы,
реагируем жестко, жалеем об этом - все реже…
(говорят- есть болезни, которые лечат всю жизнь)
Машинальные мысли, избитые фразы и темы,
даже сон иногда на двоих одинаковый снится,
как лошадка бежит, отбивая мячи, по манежу,
без аркана, узды - за морковку из рук госпожи.
Я к тебе привыкаю. Лечу за космической пылью,
наблюдаю, как движется, дышит бурлящая масса,
с виду – грозная сила, но может и просто, сквозь пальцы,
незаметно истаять. Оставь, проклинать магнетизм.
Твоё поле с тобой. Поле боя и поле бессилья.
Я порой забываю, насколько ты в гневе прекрасна,
как сверкают во внутреннем мире пылинки-повстанцы,
как сознание вяжет, вплетает еще одну жизнь