16+
Зарегистрировано – 130 032Зрителей: 72 162
Авторов: 57 870
On-line – 24 148Зрителей: 4795
Авторов: 19353
Загружено работ – 2 224 187
Авторов: 57 870
On-line – 24 148Зрителей: 4795
Авторов: 19353
Загружено работ – 2 224 187
Социальная сеть для творческих людей
Радио & Чат
Три вселенские сути
Пред. |
Просмотр работы: |
След. |
17 марта ’2016 
11:12
Рассказ второй
Начало в:
Однажды к Братченко пришёл его давнишний знакомый Сергей Кислов. Когда-то они учились в параллельных классах средней школы, но приятелями никогда не считались. Кислов был личностью в городе знаменитой. Он слыл местным олигархом, занимался торговлей, гостиничным бизнесом, выпускал популярную газету. Это был невысокий толстячок, очень энергичный и деловой. Со времени своего ухода на пенсию Пал Иваныч встречался с ним буквально пару раз, и эти их встречи были мимолётными.
– Послушай, Павел, – обратился Кислов к однокашнику, – у меня имеется одна громадная проблема, которую, возможно, сможешь решить только ты. А возможно, – и Кислов развёл руками, – мне уже никто и ничто не сможет помочь…
И он рассказал Братченко историю своего младшего сына, Гарри. Гарри учился в Америке. Там он и подсел на наркоту. Парнем он был тихим, замкнутым, не чета своему папаше, поэтому взаимопонимание между отцом и сыном было никудышное. Когда открылось это тухлое дело, Кислов бросился по врачам. Он устроил Гарика в американскую клинику – не помогло, потом в одну норвежскую, где к наркоманам применялись новаторские методы излечения от страшной пагубы с походами в горы, со спортом на открытом воздухе, с мощной психотерапией. Но не помогло и это. Из колледжа Гарри выгнали, и чуть было даже его не посадили, после чего отец перевёз сына в Россию. Сейчас он учился в той самой школе, где учились и Кислов с Братченко. Это было сделано для того, чтобы сын был всегда под рукой. Только учился он очень плохо, находясь в перманентной депрессии. Кислов обращался и в церковь, заказывал молебны за здравие раба божия Кирилла, как именовался Гарри в православии, и даже посетил известного на всю округу старца Олимпия, жившего неподалёку в Верхотуринской пустыньке.
– Ну и что сказал тебе отец Олимпий? – поинтересовался Братченко у гостя.
– Да ерунду! – нервно отмахнулся Кислый (таково было его детское прозвище), – Сказал, что это не столько сын, сколько я сам виноват. За мои-де грехи это наказание… Представляешь?
– Представляю, – спокойно ответил Братченко, а потом рассудительно добавил: А тебе не приходило в голову, что отец Олимпий прав?.. Что ещё он тебе сказал?
– Да дурь какую-то, – нетерпеливо воскликнул горе-миллионер, – Загадками начал выражаться. Сказал, чтобы я вернулся мысленно в своё прошлое и попытался бы найти то, что там утерял. А также наказал мне утерять в настоящем то, что приобрёл. Ну, разве не чушь, Павел?
Братченко ненадолго задумался.
– А ведь старец правду тебе поведал, – промолвил он твёрдо, – Ну вспомни, Кислый, когда мы в школу ещё ходили – разве обращали мы внимание на богатство наших или чужих родителей? Нам ведь это было всё равно, поскольку мы оценивали ребят не по шмоткам и не по всяким дорогим игрушкам, как стали оценивать их после нас, а по другим качествам. Может быть, это ты и утерял, а?
Кислов пожал плечами.
– Хрен его знает, – в раздумьи ответил он, – Может, и так...
– Не знаю, как тебе помочь – глядя Кислому прямо в глаза, протянул Пал Иваныч, – Возможно, уже и нельзя помочь…
– Пашка, друг, – взволнованно обратился к нему Сергей, – ну прошу тебя – посмотри Гарика! Больше мне надеяться не на кого. А иначе ему точно смерть! Ну, Пашка! Ну, ты же колдун, как о тебе говорят, сделай хоть что-нибудь – я в долгу не останусь!
Братченко усмехнулся.
– Колдун, говоришь? – повторил он насмешливым тоном своё нелестное звание, – Э, нет, дружизе, шалишь – я не тот, за кого ты меня принимаешь! Колдовство, брат, не по моей части…
Однако Кислов от него не отставал и продолжал его уговаривать. В конце концов Братченко согласился посмотреть Гарика и выразил желание побеседовать с ним наедине. Вечером Кислов привёл к Павлу сына. Гарри оказался невысоким щуплым пацаном, типичным интравертом. Говорил он с едва уловимым американским акцентом, но чисто и правильно. Братченко беседовал с ним около получаса, бесцеремонно выдворив папашу вон. Потом он отправил Гарика домой, подозвал к себе Кислова и сказал ему вот что:
– Ладно, Кислый, я попробую. Шансы спасти твоего сына ещё есть. Но только ты должен сделать одно неприятное для себя дело – иначе не возьмусь.
– Какое такое дело? Если вопрос касается денег, то сколько пожелаешь…
– Мне лично ни копейки от тебя не надо, – отрезал Братченко, – а вот насчёт других я так не скажу… Короче, так: продай свой крутой «Феррари» и пообещай никогда больше на подобных тачанках не разъезжать. Никогда, понял? А деньги за машину отдай на благотворительность. И не просто в воровские фонды, а сам поезди по городу, приглядись, где нужно на ремонт, да сам этот ремонт и организуй. И ещё… Возьми тысячи три зелёных, разменяй их на деревянные и раздай всем просящим нищим, где только их ни встретишь. Давай по полтысячи в одни руки, больше не надо. Если нищих будет мало, съезди в другой город, поищи там. Но только лично! Лично сам, ферштеен?
Кислов в сердцах плюнул. Он начал было говорить, что у него нету времени на такую чушь, что он занятой человек, работает по четырнадцать часов в сутки, и ему недосуг за нищими паразитами гоняться. Однако Братченко оказался непреклонен. Он выставил однокашника за дверь и дал ему время подумать до завтра, а теперь велел не суетиться и попусту не болтать.
На следующий день Кислов приехал к Павлу Ивановичу не на «Феррари», а на «Вольво». Он принял все братченковские условия, и они ударили по рукам.
Где-то через неделю с хвостиком миллионер снова заявился к Павлу Ивановичу. Он широко ему улыбался, а потом доложил:
– Ваше задание выполнено, товарищ полковник! Подрядился я городскую библиотеку отремонтировать, а ещё Шишкинскую галерею и три детсада. Само собой, за мои бабки. А, кроме того, раздал я пять тысяч зелёных всяким побирушкам. Представляешь, никогда я не думал, что отдавать это так приятно. Возможно, приятней даже, чем приобретать…
И началась кропотливая работа учителя с почти пропащим своим учеником. Чем они конкретно занимались, того толком никто не знал. Гарри как-то проболтался папаше, что Пал Иваныч закапывал его в землю, окунал в воду Быстрянки, давал ему пить какой-то травяной отвар и проговаривал над ним странные и звучные фразы, впрочем, на русском языке, а не на каком-либо тарабарском. Он научил Гарика просить себе исцеления у матери Земли, у сонма своих предков, у ветра, у воды, что ученик и проделывал с немалым усердием. Через пару дней таких занятий Гарри внезапно залихорадило, он свалился с высокой температурой и всю ночь отчаянно потел, источая из себя запах каких-то химикалий. К утру температура спала, а вместе с температурой с глаз Гарика как бы спала некая пелена. Он увидел всё окружающее другими глазами, чистыми и ясными, словно в детстве.
И произошло удивительное дело – какая-то оптимистическая энергия словно зажглась в потухшей душе замороченного юноши, и словно широкие горизонты открылись вдруг перед его близоруким до того взором. Пал Иваныч стал именовать пацана не Гарри, а Горомиром. Он так ему и сказал: для других ты можешь остаться Гарри, но Гариком больше называть себя не позволяй. Для меня же ты отныне Горомир, то есть «горний мир», и это будет твоё духовное имя. Пока ты будешь Горомиром, ни одна духовная напасть не сможет тебе сделать вреда – ты будешь защищён силою своих предков от разрушительных пагуб…
Горомир-Гарри начал заниматься русским боевым стилем. Поначалу из-за своего физического бессилия он звёзд с неба не хватал, но прогрессировал неуклонно и постоянно, отличаясь от других занимающихся невероятной жаждой познания и духовного осмысления. Он был мягок, ловок, как змея, и скоро стал представлять даже для лучших братченковцев немалую боевую опасность.
В один прекрасный день, а вернее вечер, Горомир остался после занятий и, подойдя к Братченко, попросил его разъяснить ему некоторые духовные вопросы, над разрешением которых он давно и безуспешно ломал голову. Они уселись на скамеечке в парке и стали беседовать. Ученика интересовал источник мощной духовной силы, частицу которой он несомненно приобрёл; он не мог понять, каким образом эта сила сломила страшного врага – наркотическую злую зависимость.
– Видишь ли, Горомир, – после непродолжительного раздумья сказал Павел Иванович, – наш мир, при всей своей колоссальнейшей сложности, может быть сведён к самым простым понятиям. Даже к вселенской Единице, то есть к понятию Бога или Объединителя Всего На Свете. Но в нашем конкретном случае полезнее исходить из несомненной троичности мира. Христианская Троица является лишь одним из вариантов этой всеобщей троичности, причём не слишком логически понятным вариантом. Вот, какие ты знаешь тройки, пронизывающие все явления нашей жизни?
Теперь уже задумался Горомир. Он размышлял секунд где-то тридцать, а потом уверенно заявил:
– Такие тройки, это: положительное, отрицательное и ноль; горячее, холодное и тёплое; чёрное, белое и серое; добро, зло и нейтральность… Ну-у, ещё отец, мать и дитя, может быть… Твёрдое, жидкое и газообразное… Прекрасное, отвратительное и безразличное… Да много всяких троек… Сразу и не вспомнишь…
– Угу, ты совершенно прав, – довольно улыбнулся Братченко, – И всё же назови ещё несколько таких троек.
Тут уж Горомир задумался не на шутку. А спустя примерно минуту он уверенно продолжил перечисление мировых троек:
– Так, значит… Ну, вот вам ещё примерчики: высокий, низкий, средний; большой, малый, средний, тяжёлый, лёгкий, средний. Годится?
Братченко кивнул.
– Ну и ещё… Перелёт, недолёт, точно в цель; слишком, недостаточно, норма; умный, глупый, посредственный, вперёд, назад, на месте… Хм. Ещё? Бог, чёрт и человек, может быть? Монизм, демонизм и дуализм. Хорошо, плохо и удовлетворительно… Достаточно, Пал Иваныч?
– Ну, а какая главная троица в мире, по-твоему, а?
– Главная? – опять задумался ученик, – Ах, главная! Я думаю, это будет дух, материя и творение, вот! Угадал я, Пал Иваныч?
– Не угадал, а догадался, – поправил тот его, – Но рассмотрение этой великой тройки в нашем с тобой случае нам мало что даст. Это троица действует в аспекте мирового добра. В ней не выражено отрицательное, а нам это отрицательное будет крайне важно выделить, чтобы понять, что с тобою приключилось. Подумай над этим, хорошо подумай.
– Ну, я не знаю, – подумав, ответил Горомир, – Может быть, тройка Бог-Чёрт-Человек, а?
Братченко усмехнулся и показал ученику на стайку хлопотливых воробьёв, сновавших недалеко от скамейки и клевавших с асфальта какие-то крошки.
– В этом случае эти вот воробьи не входят в твою умозрительную картину. Ведь они же ни то, вроде, ни второе, ни третье…
– Верно, – поскрёб Горомир свою русую голову, – Ну, тогда я не знаю. Вы лучше скажите...
– Подожди, не спеши, – осадил тренер ученика, – Я сказать ещё успею... Сам подумай. Вспомни, проходили ли вы в школе индийских богов или нет?
– Ну-у, проходили вроде...
– И какие в древнем индуизме были самые главные боги?
– Стойте! Сейчас вспомню… А, вот! Брахма, Шива и этот… как его?..
– Вишну, – подсказал Братченко.
– Точно, Пал Иваныч – Вишну и есть.
– И какие главные вселенские сути или начала символизировали собой эти боги?
– А, знаю! Погодите… – воодушевлённо воскликнул Горомир, – Брахма символизировал собою творческое начало, Вишну – охранительное начало или консервативное, а Шива символизировал начало разрушительное. Правильно?
– Совершенно верно, Горомир! – торжественным голосом, хотя и негромко возвестил Братченко, – Ты абсолютно правильно назвал три главные вселенские сути, которые, будучи неотъемлемыми сутями Самого Бога, пронизывают абсолютно все вещи и явления этого мира. А поскольку арийцы, захватившие во втором тысячелетии до нашей эры Древнюю Индию, были выходцами из теперешней России и являлись отпочкованием от нашего великого пранарода, то это понятие трёх сутей было и у нас, у тех, кого позже стали называть славянами… Вот глянь на эту скамейку, – и Братченко постучал ладонью по ветхим деревянным досочкам, из которых были сделаны гнутые сиденья, – Какую суть использовали создатели этой скамейки, когда они её проектировали и строили?
– Ясно, что творческую суть, Пал Иваныч! – без тени сомнения отрезал Горомир, – Творческую, ведь правда?
– Хм, – усмехнулся тот, – А если я скажу тебе, что все три сути, ты наверное удивишься, а?
– Как это три сути? – не понял обучаемый, – Они же создавали, а не разрушали, ведь так?
– Так-то оно так, да не совсем так, любознательный ты мой, – ответил спокойным голосом Братченко. – Пойми раз и навсегда: все три вселенских сути работают всегда вместе. Они лишь в том или в другом процессе или случае имеют разное по силе влияние в этих процессах или случаях. Вот, например, в случае со скамейкой, при приготовлении сырья для скамейки была применена суть разрушения. Было спилено дерево и даже не одно, была выплавлена железная руда для железной конструкции, была приготовлена из разной химической продукции краска, была потрачена или израсходована физическая энергия самих рабочих… Конечно, ведущую роль в создании скамьи неоспоримо сыграла суть творческая, это так, но и прочие сути тут поучаствовали тоже. Например, для защиты изделия от неблагоприятных условий среды, скамья была обработана антикоррозийным покрытием, то есть краской, её вмуровали в фундамент, чтобы лиходеи не сломали её по своей разрушительной прихоти, деревянные досочки привинтили к железу, чтобы их было не оторвать… Так что любой творческий процесс обязательно сопровождается разрушением или тратой чего-либо. Созданное же творчеством пытается себя сохранить от разрушения, а суть разрушения пытается его уничтожить. И так во всём, везде и всегда, с той или иной долей участия в этом всём трёх изначальных сутей…
Братченко объяснил Горомиру, что, будучи распределенными равномерно, три сути осуществляют плавный неспешный процесс изменения всего и вся. Но, заметил он, если две сути объединяются против третьей, то процесс осуществления третьей сути значительно осложняется или становится невозможным вовсе.
– Подождите, Пал Иваныч, – не понял Горомир братченковских теорий, – Если суть творения объединится с сутью сохранения, то это я ещё понимаю, но как первые две сути могут объединяться с разрушением? Это же вроде как чепуха, а? Вот смотрите, чтобы продлить век этой скамейки, её создатели могли бы обработать дерево специальным противогрибковым составом, могли бы красить скамейку почаще. Правда? Правда. Могли бы, наконец, поставить её не под открытым небом, а внутри помещения. Этим они значительно продлили бы срок её существования. Но как может творческое начало объединяться с началом разрушительным, я чего-то в толк никак не возьму…
– А очень просто, Горомир, – уверенно заявил учитель, – Допустим, парня, который делал эту скамейку, несправедливо обидели работодатели. Взял он, выпил маленько и, идя по парку, заметил эту скамейку, после чего захотел её в отместку своим хозяевам сломать. Попытался он было её поломать, да не тут-то было. А сломать-то хочется. Покумекал чуток этот парень, а потом принёс лом и вывернул скамью ко всем чертям. А доски перепилил. Вот тебе и объединение разрушительной энергии с энергией творческой. На этом объединении строится работа разведки, контрразведки, саботажников, диверсантов и так далее.
– Ясно, – кивнул головой Горомир, – а тогда как объединятся в этом случае сути сохранения и разрушения? Это же совсем противоположные сути, ведь так?
– На первый взгляд, это действительно так, – согласился с учеником Братченко, – но это лишь на первый… Допустим, отнёс этот парень скамью на крышу и бросил её вниз. Упала скамейка и развалилась от удара. Когда она начала падать, то вошла в фазу инерции движения. А это суть сохранения, инерция. И эта вот инерция и ускорение или усиление движения будут в данном случае составлять пару сохранение-разрушение. Суть творения здесь будет отодвинута в тень. Разве что можно попытаться кинуть на асфальт какой-нибудь матрац, чтобы уменьшить силу падения. Тогда да, вмешается творческая энергия вкупе с частью энергии сохранения. Кто победит – покажут результаты этого падения. Понятно я излагаю?
Горомиру было понятно. Они с Братченко ещё немного поговорили на тему комбинации трёх сутей, приводя различные примеры этих комбинаций, после чего Горомир перевёл разговор на себя. На свой собственный показательный случай… Он попросил тренера объяснить ему, как взаимодействовали три сути в погублении его, и как они стали взаимодействовать в его несомненном спасении. Однако Пал Иваныч предложил ученику самому дойти до разгадки, ибо он считал, что своя мысль намного ценнее и эффективнее мысли чужой.
Горомир сделал несколько попыток проанализировать свои поступки с точки зрения тасования вселенских сутей, пока не выдал на-гора более-менее вразумительный вариант.
– Значит, так, Пал Иваныч, – резюмировал он свои выкладки, – Когда я попал в Америку, мне через некоторое время сделалась там как-то тоскливо. Получился у меня как бы некий духовный застой. Это, выходит, суть сохранения или консервации слишком усилилась и нарушила гармонию бытия. По характеру я ведь не являюсь душой компании, с людьми я схожусь трудно, физически я мало привлекателен, не обладаю ни выдающимся умом, ни тем более силой. Поэтому я постепенно впал в депрессию. Да ещё прибавим сюда тоску по родным, по России. Прибавим также и то, что американский стиль жизни предельно урбанизирован. Американцы очень сильно оторваны от природы, поэтому там так много всяких сдвинутых и чокнутых. В общем, суть творения перешла границы дозволенного и пропиталась сутью разрушения. А суть творчества, наоборот, в условиях этого стресса во мне как бы захирела. Правильно, Павел Иванович?
– Да-да, Горомир, продолжай.
– А потом я встретил этого дебила Брайана Фишборна, и он подсадил меня на наркоту. Тут уже суть разрушения во мне перевесила, а суть сохранения, оказалась в одной спайке не с сутью творения, которого я в себя не допускал, а с чёртовой сутью разрушения. Этот процесс быстрой моей деградации и приближения смерти продолжался какое-то время, пока я не встретил вас и не окунулся в могучую творческую струю. Эта струя смыла с моей души пятна разрушительной гнили и вступила в союз с сутью сохранения, оттеснив на задний план суть гибельного разрушения. Так, Пал Иваныч? Вы со мной теперь согласны?
Павел Иванович улыбнулся.
– В этой части рассуждений вполне. А вот покажи мне взаимодействие вышеназванных сутей на примере распада Советского Союза.
– Хм, – поскрёб Горомир подбородок, – На примере Союза, говорите?.. Ага. Ладно. Я думаю, что идейно Советский Союз был не совсем прав. Он отвергал частную инициативу и проводил слишком уж уравнительную политику. Вначале революционеры объединили творческую энергию с энергией разрушительной и уничтожили закосневшую в чрезмерном консерватизме царскую Россию. Но союз творчества и разрушения не может быть слишком долгим. Был построен социализм. Людям захотелось не бурных преобразований, а стабильности, и они её, в общем-то, добились. Но с ростом и укреплением сути сохранения, то есть застоя, опять начали объединяться сути творчества и разрушения. Людей в Союзе не устраивала такая блеклая и ограниченная жизнь, и они сами разрушили свой слишком стабильный и неразвивающийся Союз. Плюс помогли это сделать и наши ярые враги… А надо было освободить частную инициативу из плена консерватизма, но делать это не взрывообразно, а постепенно, под строгим сохранительным контролем. Тогда бы, глядишь, и Союз наш уцелел бы, и все мы получили бы мощный творческий толчок, как это сделал, к примеру, хитрый и мудрый Китай.
Братченко похвалил ученика за сообразительность.
– Да, Горомир, – сказал он, – теперь, я надеюсь, ты понял, какие мощные силы борются у нас в душе? Осознал ли ты всю важность осмысления этих сутей?
Горомир ответил утвердительно. Он в воодушевлении заявил, что чертячью суть разрушения постарается никогда не впускать в собственную душу, а всегда и во всём искать союза творения и сохранения.
– Послушай меня внимательно, русский боец, – заявил ему тогда Братченко, – Никогда не говори про суть разрушения, что она однозначно вредная и тем более, что она какая-то чертячья. Это совершенно неправильный и ошибочный взгляд. Запомни – суть разрушения абсолютно равнозначна двум другим сутям! Она не добрая и не злая, поскольку добро и зло есть лишь относительные понятия между частностями. Абсолютного зла не бывает! Суть разрушения нам совершенно необходима, чтобы разрушить ветхое, старое, отжившее и вредное. Без этой сути всё так бы и слиплось в кучу вселенского хлама и застыло бы во веки веков, лишённое побуждения к обновлению. Эти великие сути безличны, внеэмоциональны. Они вообще-то живые, а не мёртвые, поскольку существуют всегда, доколе будет существовать наше мироздание. Просто в грубых мирах, подобных нашему трёхмерному миру, суть разрушения проявляет себя часто слишком грубо и жестоко. Но в высших мирах это совсем не так. Будем совершенствовать и себя и окружающий нас мир, чтобы жить творчески, разумно и динамично. Запомни то, что я сказал, и не забывай того, что ты понял сегодня, до самого своего земного конца.
– Да, вот ещё что. – словно вспомнил Павел Иванович, – Есть в мире ещё одна великая тройка, которую наши предки называли правью, явью и навью. Эта троица ещё лучше объяснит нам то, что с тобою произошло, потому что она теснейшим образом связана с нашим знанием об окружающем нас мире, с нашими правилами и установками, с нашим понятием относительного человеческого добра и зла. Но об этом мы с тобою поговорим в другой раз, а то мне сейчас недосуг, да уже и поздновато.
После чего Гарри-Горомир поблагодарил своего учителя за его науку мудрости, и они разошлись каждый по своим домам.
Продолжение в:
Начало в:
Однажды к Братченко пришёл его давнишний знакомый Сергей Кислов. Когда-то они учились в параллельных классах средней школы, но приятелями никогда не считались. Кислов был личностью в городе знаменитой. Он слыл местным олигархом, занимался торговлей, гостиничным бизнесом, выпускал популярную газету. Это был невысокий толстячок, очень энергичный и деловой. Со времени своего ухода на пенсию Пал Иваныч встречался с ним буквально пару раз, и эти их встречи были мимолётными.
– Послушай, Павел, – обратился Кислов к однокашнику, – у меня имеется одна громадная проблема, которую, возможно, сможешь решить только ты. А возможно, – и Кислов развёл руками, – мне уже никто и ничто не сможет помочь…
И он рассказал Братченко историю своего младшего сына, Гарри. Гарри учился в Америке. Там он и подсел на наркоту. Парнем он был тихим, замкнутым, не чета своему папаше, поэтому взаимопонимание между отцом и сыном было никудышное. Когда открылось это тухлое дело, Кислов бросился по врачам. Он устроил Гарика в американскую клинику – не помогло, потом в одну норвежскую, где к наркоманам применялись новаторские методы излечения от страшной пагубы с походами в горы, со спортом на открытом воздухе, с мощной психотерапией. Но не помогло и это. Из колледжа Гарри выгнали, и чуть было даже его не посадили, после чего отец перевёз сына в Россию. Сейчас он учился в той самой школе, где учились и Кислов с Братченко. Это было сделано для того, чтобы сын был всегда под рукой. Только учился он очень плохо, находясь в перманентной депрессии. Кислов обращался и в церковь, заказывал молебны за здравие раба божия Кирилла, как именовался Гарри в православии, и даже посетил известного на всю округу старца Олимпия, жившего неподалёку в Верхотуринской пустыньке.
– Ну и что сказал тебе отец Олимпий? – поинтересовался Братченко у гостя.
– Да ерунду! – нервно отмахнулся Кислый (таково было его детское прозвище), – Сказал, что это не столько сын, сколько я сам виноват. За мои-де грехи это наказание… Представляешь?
– Представляю, – спокойно ответил Братченко, а потом рассудительно добавил: А тебе не приходило в голову, что отец Олимпий прав?.. Что ещё он тебе сказал?
– Да дурь какую-то, – нетерпеливо воскликнул горе-миллионер, – Загадками начал выражаться. Сказал, чтобы я вернулся мысленно в своё прошлое и попытался бы найти то, что там утерял. А также наказал мне утерять в настоящем то, что приобрёл. Ну, разве не чушь, Павел?
Братченко ненадолго задумался.
– А ведь старец правду тебе поведал, – промолвил он твёрдо, – Ну вспомни, Кислый, когда мы в школу ещё ходили – разве обращали мы внимание на богатство наших или чужих родителей? Нам ведь это было всё равно, поскольку мы оценивали ребят не по шмоткам и не по всяким дорогим игрушкам, как стали оценивать их после нас, а по другим качествам. Может быть, это ты и утерял, а?
Кислов пожал плечами.
– Хрен его знает, – в раздумьи ответил он, – Может, и так...
– Не знаю, как тебе помочь – глядя Кислому прямо в глаза, протянул Пал Иваныч, – Возможно, уже и нельзя помочь…
– Пашка, друг, – взволнованно обратился к нему Сергей, – ну прошу тебя – посмотри Гарика! Больше мне надеяться не на кого. А иначе ему точно смерть! Ну, Пашка! Ну, ты же колдун, как о тебе говорят, сделай хоть что-нибудь – я в долгу не останусь!
Братченко усмехнулся.
– Колдун, говоришь? – повторил он насмешливым тоном своё нелестное звание, – Э, нет, дружизе, шалишь – я не тот, за кого ты меня принимаешь! Колдовство, брат, не по моей части…
Однако Кислов от него не отставал и продолжал его уговаривать. В конце концов Братченко согласился посмотреть Гарика и выразил желание побеседовать с ним наедине. Вечером Кислов привёл к Павлу сына. Гарри оказался невысоким щуплым пацаном, типичным интравертом. Говорил он с едва уловимым американским акцентом, но чисто и правильно. Братченко беседовал с ним около получаса, бесцеремонно выдворив папашу вон. Потом он отправил Гарика домой, подозвал к себе Кислова и сказал ему вот что:
– Ладно, Кислый, я попробую. Шансы спасти твоего сына ещё есть. Но только ты должен сделать одно неприятное для себя дело – иначе не возьмусь.
– Какое такое дело? Если вопрос касается денег, то сколько пожелаешь…
– Мне лично ни копейки от тебя не надо, – отрезал Братченко, – а вот насчёт других я так не скажу… Короче, так: продай свой крутой «Феррари» и пообещай никогда больше на подобных тачанках не разъезжать. Никогда, понял? А деньги за машину отдай на благотворительность. И не просто в воровские фонды, а сам поезди по городу, приглядись, где нужно на ремонт, да сам этот ремонт и организуй. И ещё… Возьми тысячи три зелёных, разменяй их на деревянные и раздай всем просящим нищим, где только их ни встретишь. Давай по полтысячи в одни руки, больше не надо. Если нищих будет мало, съезди в другой город, поищи там. Но только лично! Лично сам, ферштеен?
Кислов в сердцах плюнул. Он начал было говорить, что у него нету времени на такую чушь, что он занятой человек, работает по четырнадцать часов в сутки, и ему недосуг за нищими паразитами гоняться. Однако Братченко оказался непреклонен. Он выставил однокашника за дверь и дал ему время подумать до завтра, а теперь велел не суетиться и попусту не болтать.
На следующий день Кислов приехал к Павлу Ивановичу не на «Феррари», а на «Вольво». Он принял все братченковские условия, и они ударили по рукам.
Где-то через неделю с хвостиком миллионер снова заявился к Павлу Ивановичу. Он широко ему улыбался, а потом доложил:
– Ваше задание выполнено, товарищ полковник! Подрядился я городскую библиотеку отремонтировать, а ещё Шишкинскую галерею и три детсада. Само собой, за мои бабки. А, кроме того, раздал я пять тысяч зелёных всяким побирушкам. Представляешь, никогда я не думал, что отдавать это так приятно. Возможно, приятней даже, чем приобретать…
И началась кропотливая работа учителя с почти пропащим своим учеником. Чем они конкретно занимались, того толком никто не знал. Гарри как-то проболтался папаше, что Пал Иваныч закапывал его в землю, окунал в воду Быстрянки, давал ему пить какой-то травяной отвар и проговаривал над ним странные и звучные фразы, впрочем, на русском языке, а не на каком-либо тарабарском. Он научил Гарика просить себе исцеления у матери Земли, у сонма своих предков, у ветра, у воды, что ученик и проделывал с немалым усердием. Через пару дней таких занятий Гарри внезапно залихорадило, он свалился с высокой температурой и всю ночь отчаянно потел, источая из себя запах каких-то химикалий. К утру температура спала, а вместе с температурой с глаз Гарика как бы спала некая пелена. Он увидел всё окружающее другими глазами, чистыми и ясными, словно в детстве.
И произошло удивительное дело – какая-то оптимистическая энергия словно зажглась в потухшей душе замороченного юноши, и словно широкие горизонты открылись вдруг перед его близоруким до того взором. Пал Иваныч стал именовать пацана не Гарри, а Горомиром. Он так ему и сказал: для других ты можешь остаться Гарри, но Гариком больше называть себя не позволяй. Для меня же ты отныне Горомир, то есть «горний мир», и это будет твоё духовное имя. Пока ты будешь Горомиром, ни одна духовная напасть не сможет тебе сделать вреда – ты будешь защищён силою своих предков от разрушительных пагуб…
Горомир-Гарри начал заниматься русским боевым стилем. Поначалу из-за своего физического бессилия он звёзд с неба не хватал, но прогрессировал неуклонно и постоянно, отличаясь от других занимающихся невероятной жаждой познания и духовного осмысления. Он был мягок, ловок, как змея, и скоро стал представлять даже для лучших братченковцев немалую боевую опасность.
В один прекрасный день, а вернее вечер, Горомир остался после занятий и, подойдя к Братченко, попросил его разъяснить ему некоторые духовные вопросы, над разрешением которых он давно и безуспешно ломал голову. Они уселись на скамеечке в парке и стали беседовать. Ученика интересовал источник мощной духовной силы, частицу которой он несомненно приобрёл; он не мог понять, каким образом эта сила сломила страшного врага – наркотическую злую зависимость.
– Видишь ли, Горомир, – после непродолжительного раздумья сказал Павел Иванович, – наш мир, при всей своей колоссальнейшей сложности, может быть сведён к самым простым понятиям. Даже к вселенской Единице, то есть к понятию Бога или Объединителя Всего На Свете. Но в нашем конкретном случае полезнее исходить из несомненной троичности мира. Христианская Троица является лишь одним из вариантов этой всеобщей троичности, причём не слишком логически понятным вариантом. Вот, какие ты знаешь тройки, пронизывающие все явления нашей жизни?
Теперь уже задумался Горомир. Он размышлял секунд где-то тридцать, а потом уверенно заявил:
– Такие тройки, это: положительное, отрицательное и ноль; горячее, холодное и тёплое; чёрное, белое и серое; добро, зло и нейтральность… Ну-у, ещё отец, мать и дитя, может быть… Твёрдое, жидкое и газообразное… Прекрасное, отвратительное и безразличное… Да много всяких троек… Сразу и не вспомнишь…
– Угу, ты совершенно прав, – довольно улыбнулся Братченко, – И всё же назови ещё несколько таких троек.
Тут уж Горомир задумался не на шутку. А спустя примерно минуту он уверенно продолжил перечисление мировых троек:
– Так, значит… Ну, вот вам ещё примерчики: высокий, низкий, средний; большой, малый, средний, тяжёлый, лёгкий, средний. Годится?
Братченко кивнул.
– Ну и ещё… Перелёт, недолёт, точно в цель; слишком, недостаточно, норма; умный, глупый, посредственный, вперёд, назад, на месте… Хм. Ещё? Бог, чёрт и человек, может быть? Монизм, демонизм и дуализм. Хорошо, плохо и удовлетворительно… Достаточно, Пал Иваныч?
– Ну, а какая главная троица в мире, по-твоему, а?
– Главная? – опять задумался ученик, – Ах, главная! Я думаю, это будет дух, материя и творение, вот! Угадал я, Пал Иваныч?
– Не угадал, а догадался, – поправил тот его, – Но рассмотрение этой великой тройки в нашем с тобой случае нам мало что даст. Это троица действует в аспекте мирового добра. В ней не выражено отрицательное, а нам это отрицательное будет крайне важно выделить, чтобы понять, что с тобою приключилось. Подумай над этим, хорошо подумай.
– Ну, я не знаю, – подумав, ответил Горомир, – Может быть, тройка Бог-Чёрт-Человек, а?
Братченко усмехнулся и показал ученику на стайку хлопотливых воробьёв, сновавших недалеко от скамейки и клевавших с асфальта какие-то крошки.
– В этом случае эти вот воробьи не входят в твою умозрительную картину. Ведь они же ни то, вроде, ни второе, ни третье…
– Верно, – поскрёб Горомир свою русую голову, – Ну, тогда я не знаю. Вы лучше скажите...
– Подожди, не спеши, – осадил тренер ученика, – Я сказать ещё успею... Сам подумай. Вспомни, проходили ли вы в школе индийских богов или нет?
– Ну-у, проходили вроде...
– И какие в древнем индуизме были самые главные боги?
– Стойте! Сейчас вспомню… А, вот! Брахма, Шива и этот… как его?..
– Вишну, – подсказал Братченко.
– Точно, Пал Иваныч – Вишну и есть.
– И какие главные вселенские сути или начала символизировали собой эти боги?
– А, знаю! Погодите… – воодушевлённо воскликнул Горомир, – Брахма символизировал собою творческое начало, Вишну – охранительное начало или консервативное, а Шива символизировал начало разрушительное. Правильно?
– Совершенно верно, Горомир! – торжественным голосом, хотя и негромко возвестил Братченко, – Ты абсолютно правильно назвал три главные вселенские сути, которые, будучи неотъемлемыми сутями Самого Бога, пронизывают абсолютно все вещи и явления этого мира. А поскольку арийцы, захватившие во втором тысячелетии до нашей эры Древнюю Индию, были выходцами из теперешней России и являлись отпочкованием от нашего великого пранарода, то это понятие трёх сутей было и у нас, у тех, кого позже стали называть славянами… Вот глянь на эту скамейку, – и Братченко постучал ладонью по ветхим деревянным досочкам, из которых были сделаны гнутые сиденья, – Какую суть использовали создатели этой скамейки, когда они её проектировали и строили?
– Ясно, что творческую суть, Пал Иваныч! – без тени сомнения отрезал Горомир, – Творческую, ведь правда?
– Хм, – усмехнулся тот, – А если я скажу тебе, что все три сути, ты наверное удивишься, а?
– Как это три сути? – не понял обучаемый, – Они же создавали, а не разрушали, ведь так?
– Так-то оно так, да не совсем так, любознательный ты мой, – ответил спокойным голосом Братченко. – Пойми раз и навсегда: все три вселенских сути работают всегда вместе. Они лишь в том или в другом процессе или случае имеют разное по силе влияние в этих процессах или случаях. Вот, например, в случае со скамейкой, при приготовлении сырья для скамейки была применена суть разрушения. Было спилено дерево и даже не одно, была выплавлена железная руда для железной конструкции, была приготовлена из разной химической продукции краска, была потрачена или израсходована физическая энергия самих рабочих… Конечно, ведущую роль в создании скамьи неоспоримо сыграла суть творческая, это так, но и прочие сути тут поучаствовали тоже. Например, для защиты изделия от неблагоприятных условий среды, скамья была обработана антикоррозийным покрытием, то есть краской, её вмуровали в фундамент, чтобы лиходеи не сломали её по своей разрушительной прихоти, деревянные досочки привинтили к железу, чтобы их было не оторвать… Так что любой творческий процесс обязательно сопровождается разрушением или тратой чего-либо. Созданное же творчеством пытается себя сохранить от разрушения, а суть разрушения пытается его уничтожить. И так во всём, везде и всегда, с той или иной долей участия в этом всём трёх изначальных сутей…
Братченко объяснил Горомиру, что, будучи распределенными равномерно, три сути осуществляют плавный неспешный процесс изменения всего и вся. Но, заметил он, если две сути объединяются против третьей, то процесс осуществления третьей сути значительно осложняется или становится невозможным вовсе.
– Подождите, Пал Иваныч, – не понял Горомир братченковских теорий, – Если суть творения объединится с сутью сохранения, то это я ещё понимаю, но как первые две сути могут объединяться с разрушением? Это же вроде как чепуха, а? Вот смотрите, чтобы продлить век этой скамейки, её создатели могли бы обработать дерево специальным противогрибковым составом, могли бы красить скамейку почаще. Правда? Правда. Могли бы, наконец, поставить её не под открытым небом, а внутри помещения. Этим они значительно продлили бы срок её существования. Но как может творческое начало объединяться с началом разрушительным, я чего-то в толк никак не возьму…
– А очень просто, Горомир, – уверенно заявил учитель, – Допустим, парня, который делал эту скамейку, несправедливо обидели работодатели. Взял он, выпил маленько и, идя по парку, заметил эту скамейку, после чего захотел её в отместку своим хозяевам сломать. Попытался он было её поломать, да не тут-то было. А сломать-то хочется. Покумекал чуток этот парень, а потом принёс лом и вывернул скамью ко всем чертям. А доски перепилил. Вот тебе и объединение разрушительной энергии с энергией творческой. На этом объединении строится работа разведки, контрразведки, саботажников, диверсантов и так далее.
– Ясно, – кивнул головой Горомир, – а тогда как объединятся в этом случае сути сохранения и разрушения? Это же совсем противоположные сути, ведь так?
– На первый взгляд, это действительно так, – согласился с учеником Братченко, – но это лишь на первый… Допустим, отнёс этот парень скамью на крышу и бросил её вниз. Упала скамейка и развалилась от удара. Когда она начала падать, то вошла в фазу инерции движения. А это суть сохранения, инерция. И эта вот инерция и ускорение или усиление движения будут в данном случае составлять пару сохранение-разрушение. Суть творения здесь будет отодвинута в тень. Разве что можно попытаться кинуть на асфальт какой-нибудь матрац, чтобы уменьшить силу падения. Тогда да, вмешается творческая энергия вкупе с частью энергии сохранения. Кто победит – покажут результаты этого падения. Понятно я излагаю?
Горомиру было понятно. Они с Братченко ещё немного поговорили на тему комбинации трёх сутей, приводя различные примеры этих комбинаций, после чего Горомир перевёл разговор на себя. На свой собственный показательный случай… Он попросил тренера объяснить ему, как взаимодействовали три сути в погублении его, и как они стали взаимодействовать в его несомненном спасении. Однако Пал Иваныч предложил ученику самому дойти до разгадки, ибо он считал, что своя мысль намного ценнее и эффективнее мысли чужой.
Горомир сделал несколько попыток проанализировать свои поступки с точки зрения тасования вселенских сутей, пока не выдал на-гора более-менее вразумительный вариант.
– Значит, так, Пал Иваныч, – резюмировал он свои выкладки, – Когда я попал в Америку, мне через некоторое время сделалась там как-то тоскливо. Получился у меня как бы некий духовный застой. Это, выходит, суть сохранения или консервации слишком усилилась и нарушила гармонию бытия. По характеру я ведь не являюсь душой компании, с людьми я схожусь трудно, физически я мало привлекателен, не обладаю ни выдающимся умом, ни тем более силой. Поэтому я постепенно впал в депрессию. Да ещё прибавим сюда тоску по родным, по России. Прибавим также и то, что американский стиль жизни предельно урбанизирован. Американцы очень сильно оторваны от природы, поэтому там так много всяких сдвинутых и чокнутых. В общем, суть творения перешла границы дозволенного и пропиталась сутью разрушения. А суть творчества, наоборот, в условиях этого стресса во мне как бы захирела. Правильно, Павел Иванович?
– Да-да, Горомир, продолжай.
– А потом я встретил этого дебила Брайана Фишборна, и он подсадил меня на наркоту. Тут уже суть разрушения во мне перевесила, а суть сохранения, оказалась в одной спайке не с сутью творения, которого я в себя не допускал, а с чёртовой сутью разрушения. Этот процесс быстрой моей деградации и приближения смерти продолжался какое-то время, пока я не встретил вас и не окунулся в могучую творческую струю. Эта струя смыла с моей души пятна разрушительной гнили и вступила в союз с сутью сохранения, оттеснив на задний план суть гибельного разрушения. Так, Пал Иваныч? Вы со мной теперь согласны?
Павел Иванович улыбнулся.
– В этой части рассуждений вполне. А вот покажи мне взаимодействие вышеназванных сутей на примере распада Советского Союза.
– Хм, – поскрёб Горомир подбородок, – На примере Союза, говорите?.. Ага. Ладно. Я думаю, что идейно Советский Союз был не совсем прав. Он отвергал частную инициативу и проводил слишком уж уравнительную политику. Вначале революционеры объединили творческую энергию с энергией разрушительной и уничтожили закосневшую в чрезмерном консерватизме царскую Россию. Но союз творчества и разрушения не может быть слишком долгим. Был построен социализм. Людям захотелось не бурных преобразований, а стабильности, и они её, в общем-то, добились. Но с ростом и укреплением сути сохранения, то есть застоя, опять начали объединяться сути творчества и разрушения. Людей в Союзе не устраивала такая блеклая и ограниченная жизнь, и они сами разрушили свой слишком стабильный и неразвивающийся Союз. Плюс помогли это сделать и наши ярые враги… А надо было освободить частную инициативу из плена консерватизма, но делать это не взрывообразно, а постепенно, под строгим сохранительным контролем. Тогда бы, глядишь, и Союз наш уцелел бы, и все мы получили бы мощный творческий толчок, как это сделал, к примеру, хитрый и мудрый Китай.
Братченко похвалил ученика за сообразительность.
– Да, Горомир, – сказал он, – теперь, я надеюсь, ты понял, какие мощные силы борются у нас в душе? Осознал ли ты всю важность осмысления этих сутей?
Горомир ответил утвердительно. Он в воодушевлении заявил, что чертячью суть разрушения постарается никогда не впускать в собственную душу, а всегда и во всём искать союза творения и сохранения.
– Послушай меня внимательно, русский боец, – заявил ему тогда Братченко, – Никогда не говори про суть разрушения, что она однозначно вредная и тем более, что она какая-то чертячья. Это совершенно неправильный и ошибочный взгляд. Запомни – суть разрушения абсолютно равнозначна двум другим сутям! Она не добрая и не злая, поскольку добро и зло есть лишь относительные понятия между частностями. Абсолютного зла не бывает! Суть разрушения нам совершенно необходима, чтобы разрушить ветхое, старое, отжившее и вредное. Без этой сути всё так бы и слиплось в кучу вселенского хлама и застыло бы во веки веков, лишённое побуждения к обновлению. Эти великие сути безличны, внеэмоциональны. Они вообще-то живые, а не мёртвые, поскольку существуют всегда, доколе будет существовать наше мироздание. Просто в грубых мирах, подобных нашему трёхмерному миру, суть разрушения проявляет себя часто слишком грубо и жестоко. Но в высших мирах это совсем не так. Будем совершенствовать и себя и окружающий нас мир, чтобы жить творчески, разумно и динамично. Запомни то, что я сказал, и не забывай того, что ты понял сегодня, до самого своего земного конца.
– Да, вот ещё что. – словно вспомнил Павел Иванович, – Есть в мире ещё одна великая тройка, которую наши предки называли правью, явью и навью. Эта троица ещё лучше объяснит нам то, что с тобою произошло, потому что она теснейшим образом связана с нашим знанием об окружающем нас мире, с нашими правилами и установками, с нашим понятием относительного человеческого добра и зла. Но об этом мы с тобою поговорим в другой раз, а то мне сейчас недосуг, да уже и поздновато.
После чего Гарри-Горомир поблагодарил своего учителя за его науку мудрости, и они разошлись каждый по своим домам.
Продолжение в:
Голосование:
Суммарный балл: 10
Проголосовало пользователей: 1
Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0
Проголосовало пользователей: 1
Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0
Голосовать могут только зарегистрированные пользователи
Вас также могут заинтересовать работы:
Отзывы:
|
Оставлен:
17 марта ’2016 12:32Мне казалось,Володя,что я уже читал этот рассказ.Правил или переделывал? А рассказ классный:очень информативный и поучительный.
|
Druss14
|
|
Оставлен:
17 марта ’2016 18:15Понятно!))Почитаю этот.)Я,кстати, тебе там на почту отправил.))
|
Druss14
|
|
Оставлен:
17 марта ’2016 19:40Интересная концепция.Подумаю.)А вообще ,найти такого учителя-было моей вечной мечтой.Особенно,когда в молодости занимался восточными единоборствами (ещё при СССР, в запретах и подпольях)))
|
Druss14
|
|
Оставлен:
17 марта ’2016 22:05Учителя, Игорь, никуда не делись - информация неуничтожима. Хотя и блокируема временно. Все наши учителя прошлого - живут в ноосфере. Надо только постараться найти с ними связь. Я кстати тоже занимался всякими видами единоборств: классической борьбой, боксом, боевым самбо немного, даже сумо - но выше всего я ставлю именно русский стиль боя. Понял это, когда сам начал заниматься. Вещь сильная и, главное, исконно наша, для нашего характера подходящая.
 |
|
Оставлять отзывы могут только зарегистрированные пользователи
Трибуна сайта
Наш рупор
Категории
Работы на продажу