Любовь и ботинки

Любовь и ботинки

Близилось первое сентября, начало нового учебного года. За год до этого в классе появилось пополнение. Их было несколько человек, окончивших обычные музыкальные школы и поступивших в нашу, таким образом определив своё намерение стать профессиональными музыкантами. Среди них была и Она. Весь прошлый год новички не посещали общих школьных предметов, а только музыкальные, потому и виделись мы друг с другом не так часто.
Но в ночь на четырнадцатое августа 1977-го года Она мне приснилась.
Это был один единственный «кадр» - Её голова с убранными назад волосами.
Одного этого было достаточно, чтобы понять: я не могу без Неё жить.
Нужно было каким-то образом дотянуть до первого сентября. Пожалуй, это и было самым трудным теперь.
Иногда мне кажется, что причина вспыхнувших чувств - сама любовь, живущая в нас, а вовсе не люди, в которых мы влюбляемся. Любовь зреет, она ищет выхода, и в конце концов находит сама объект своего воплощения. Вот так и поймешь смысл русской поговорки «любовь зла, полюбишь и козла». Ну разве может козёл вызвать влюблённость в себя? Дело не в козле. Это любовь бывает зла. Она ждет.
Тем летом я вернулся из Ленинграда, где впервые был на каникулах у бабушки, а не у них двоих. Деда не стало в апреле. Его сердце не смогло выдержать очередного инфаркта.
Бабушка меня одевала. А я с детства любил модничать. В то лето она купила мне ботинки фабрики «Скороход» из красно-жёлтого кожезаменителя. По замыслу дизайнера они должны были напоминать вошедшие тогда в европейскую моду туфли на платформе, в которых и у нас за железным занавесом щеголяли счастливчики, сумевшие правдами и неправдами «надыбать» дефицитный товар.
Надо сказать, я настолько плохо рос тогда, что подошел к девятому классу будучи ста пятидесяти шести сантиметров в высоту. Ситуация с ростом становилась ещё более драматической от того, что вокруг меня всё бурно развивалось и созревало. Одноклассники становились юношами и девушками, я же оставался мальчиком с тоненьким голоском и тридцать шестым размером ноги.
В ситуации неожиданно родившейся в сердце большой любви ботинки были как нельзя кстати. У них была толстая подошва. Я становился сантиметра на три выше.
С приближением первого сентября волнение моё в предвкушении встречи с Ней возрастало. Нет, это не было влюблённостью, это был ураган чувств. А ураганы, как известно, сносят крыши. Так произошло и со мной. В горячечном состоянии я изобрел способ стать выше ростом. Несчастный! Я и не ведал тогда, что обрекаю себя на два года мучений.
Ботинки были высокие, осенне-зимние. Внутрь можно было подложить еще что-то, чтобы стать повыше. Откопав где-то старую сношенную обувь, я срезал с неё каблуки и положил их по одному в каждый из моих новых ботинков. Примерка продемонстрировала заметный эффект - я стал выше сантиметров этак на шесть, а то и семь. Предстать пред очи любимой таким было уже не столь мучительно.
В первый день нового учебного года я получал комплименты как изрядно подросший за лето, хотя по-прежнему продолжал смотреть на соучеников снизу вверх. Но расстояние между нами, благодаря моему летнему изобретению, все же несколько сократилось. В первый же день после занятий я тащился вслед за Ней – Она шла с подружкой, я стеснялся приблизиться. Пришлось довольно долго ждать, пока они нагуляются, поболтают, сидя на скамейке в парке, и, наконец, распрощаются.
Тогда и состоялось историческое объяснение в любви у водосточной трубы, спускавшейся с крыши её дома.
Ни о какой взаимности поначалу не могло быть и речи. Но и остановиться в ухаживаниях было невозможно. Невозможно было остановиться и в росте, вернее, в процессе дальнейшей его имитации. Количество каблуков в ботинках умножалось. И без того субтильная моя фигурка, в этом вытянутом виде производила впечатление всё более и более странное – ноги, растущие из головы. Непропорциональная в отношении всего остального тела их длина, а также становившаяся всё более неестественной походка, вызывали настороженные взгляды и пересуды.
Наполненные доверху каблуками ботинки протестовали. От вздыбленного подъёма ноги разорвались шнурки. Их заменила толстая бельевая верёвка. Длины брюк не хватало, чтобы в момент, когда садишься, не выдать торчащих поверх ботинок пяток. Мной была разработана целая система ухищрений, помогавшая скрыть обман.
В ботинках, превратившихся в настоящие ходули, я не только научился педализировать на рояле, но и танцевал на школьных дискотеках, задевая своими тонкими неестественно длинными ногами окружающих.
Опасность подстерегала в выходные дни, когда давал ногам отдохнуть и когда можно было встретить одноклассников на улице. В таких случаях я вспрыгивал на паребрик, или, наоборот, спускался на ступеньку вниз – лишь бы не оказаться с собеседником на одном уровне – тут разоблачение было бы неминуемым, ведь «подиум», на котором я передвигался, достиг пятнадцати (!) сантиметров. Еще более опасным было ходить в гости. Обувь, выпачканную уличной грязью, принято было снимать. Я не снимал.
Любовь не отпускала меня. К тому времени наши отношения были серьёзными настолько, что дошло до поцелуев в Её подъезде. И даже когда в начале следующего учебного года Она сказала, что не любит меня, я продолжал, как принято говорить, жить надеждой.
В начале одиннадцатого класса чувства начали ослабевать. Количество каблуков в измученных ботинках ленинградской фабрики «Скороход» постепенно уменьшалось.
Я стремительно рос.