Первый блин

Пятнадцатикратно переписав рассказы, я понимаю, что могу до бесконечности править, переписывать и вновь править. Хорошо было графу Льву Николаевичу, когда он правил свои писания более двадцати раз. - Ведь ему переписывали, а он только правил.

Мало представляя, что стоит моя писанина, предполагая в ней «зелень», я решаюсь обратиться за оценкой к специалистам. - Уж, если получать от кого «тумаки», пусть это будут солидные люди. Поэтому выбор мой падает на редакцию толстого журнала.

Вот и табличка с четырьмя заветными буквами - названием журнала. Скромная и аккуратная. Открываю потертую дверь и делаю первый шаг в этом храме.

Прохладой встречает лестница - мраморная, белоснежная. От ступеней тянет зимний холод. На ум лезут страхи, какие возникают при спуске с Бараньего Лба. Так называют одну горушку за крутизну, за то, что на Лбу часто ломают лыжи и ноги. И, когда впервые пробуешь спуститься вниз, когда в ушах свистит ветер, когда по лыжам резко бьют ледяные бугры, когда слезы застилают глаза, отчего концы собственных лыж расплываются, тогда лишь одна мысль буравит сознание: «Подать опасно!» - Просто боязно падать. И я боюсь повернуть назад от истоптанных ступеней, боюсь «упасть» и «серьёзны расшибиться». Ибо, повернув назад сегодня, нога моя вряд ли скоро ступит в подобное заведение.

Лестница поднимает в просторный зал. Он вполне подошёл бы для сельского клуба, где с рабочими совхоза проводили бы торжественные заседания, хлопали бы артистам «Госконцерта», а вечерами бойкие девчата, устраивая танцы, крутили бы заезженные пластинки. Зал мне нравится. - Стены с колоннами держат высоко над паркетом ажурный свод. У одного из столов, пристроясь кое-как боком, сидит худая, зрелых лет брюнетка в строгом костюме и быстро-быстро пишет. Напротив, за мощным дубовым столом с бумагами колдуют две девушки.

По указателю пересекаю зал и нахожу дверь с надписью: «Отдел прозы». Я премного удивлён лёгкостью, с какой сумел пробраться к цели.

Открыв дверь, вижу напудренное лицо. Приветствую. И говорю о причине посещения. Усталые глаза женщины теплы и печальны. Она терпеливо втолковывает - чеканит она каждое слово прокуренным голосам:

- На улице лето - время отпусков и кто же сейчас сможет прочесть эти труды? В течении месяца вам обязательно ответят, а раньше - грех рассчитывать.

Женщина радушно указывает: где принимают рукописи.

За высоким окном стоит жара. Кажется, духота проникает сквозь стекла. Мало кислорода. Тяжело дышать. Мой затылок взмок. Я выхожу, даже вываливаюсь из комнаты прозы.

В зале останавливаюсь у стола, где щебечут две девушки. Одна - в шароварах «банан» - набирает номер на диске телефона, нажимает длинными, красивыми пальчиками на рычаг, и вновь набирает... Её подруга - в лёгком заграничном комбинезоне - копошится в бумагах. Скорее всего, девушки беседуют и улыбаются по другому поводу, но я принимаю это на свой счёт. Я стою, молчу и жду - когда же удобнее прервать их занятия. Наконец девушка в комбинезоне смотрит на меня и улыбается, как земляку. Я отдаю свои восемь страничек. Девушка делает запись в амбарной книге, называет регистрационный номер и просит звонить. Я лезу в карман за блокнотом, но девушка, проведя над столом рукой, протягивает мне чистый листок. Снова в карман - за карандашом. Опять следует жест факира и на листке появляется запись: вх. № 738/14.06.83, ниже номер телефона, а еще ниже, чтоб исключить перепутывание, четыре буквы в кавычках - название журнала.

Осмелев, я спрашиваю: как бы поскорее получить ответ? И мне показывают стопу произведений метрового роста. Они поступили сегодня. Но меня успокаивают и обнадёживают - ввиду малого объёма моих листков, их могут рассмотреть и за пару недель.

Я благодарю, желаю, прощаюсь, отступаю. Я выхожу на ледяную лестницу, затем на раскалённый, известный повсюду, проспект. И полной грудью, с облегчением, глотаю, насыщенный выхлопными газами, знойный воздух.

Через две и через три недели на мои звонки отвечают: редакция де завалена шедеврами, предстоит читать еще апрельских авторов.

Через месяц трубка спросила: «А Вы были у Л?», и назвала номер его телефона. Оказывается, Л. Работает литературным консультантом, причём, чрезвычайно занятым. Интонация маститого советчика, часто слышимая мною, странно сочетается с комическим уклоном. Он просит звонить, сожалеет об отсутствии времени, грозится прочесть мои творения, обещает назначить встречу и снова просит звонить.

Случайно телефон редакции голосом Волка из мультфильма «Ну, погоди!» отвечает: «Хэ-хэ. Ну-у, отлавливайте его, до поспешайте-хэ. Ведь, в августе Л. Уходит в отпуск-хэ».

В сентябре Л. сообщает, как старому другу, по-приятельски - столько работы накопилось за отпуск, прямо о-го-го. И просит звонить.

Он заболевает от праведных трудов.

А в середине октября оказывается - редакция обзавелась новым консультантом Б., который, выслушав меня, просит дать время на разборку материалов и просит позвонить ему до праздников, а лучше - после.

После выясняется - мои творения исчезли бесследно, словно в хорошем детективе. Возможно - предполагает Б. - они находятся в квартире Л., но хозяин-то лежит в больнице. Б., продолжая тянуть канитель, просит звонить в декабре, рассчитывая на перемены.

Да, новшества происходят - мне предлагают сдать рукописи заново - повторить все сначала.

У Хемингуэя была подобная история, но тогда чемодан с рукописями украл вор, и дело происходило без участия литературных консультантов - на шумном вокзале.

Отмечая полгода скитания моих частиц в солидной редакции, я пытаюсь излагать правдиво.