Дело №666/µ: «Порнография по-микробски»

В тёплом, влажном, слегка кисловатом мире кишечника человека по имени Иван Петрович (микробы звали его «Великий Резервуар») царили порядок, гармония и строгая иерархия. Здесь жили бактерии, вирусы, дрожжи и даже пара архей, приехавших «на заработки из солёного озера». Всеми управлял Совет Старших Микробов — пожилые лактобактерии в очках из капель слизи и с бородами из пептидогликана.
И всё шло как обычно: кто-то ферментировал клетчатку, кто-то синтезировал витамины, а кто-то просто ворчал на новые штаммы антибиотиков. Но однажды в мирную колонию ворвался скандал.
Всё началось с того, что молодой, дерзкий микроб по имени Стихи́йный Спирохет (он же Стих) начал распространять… фотографии.
— Это не просто изображения! — возмущался председатель Совета, Лакто IV. — Это… это… порнография!
— Но это же просто микроскопические снимки деления клеток! — возражал Стих, стоя перед трибуналом в зале суда (то есть в углублении между ворсинками кишечника).
— Деления?! — взвизгнул член Совета, дрожжевая клетка по имени Кандида Белла. — Ты выложил снимок, где две эшерихии сливаются мембранами без предварительного обмена плазмидами! А на другом — хламидия в интимной позе с лейкоцитом! Это разврат! Это подрывает основы микробного общества!
Стих пожал жгутиками:
— Ну и что? Это же естественный процесс! Я просто хотел показать красоту конъюгации…
— Красоту?! — возопил Лакто IV. — У нас тут дети! Молодые бифидобактерии! Они ещё не готовы видеть, как кто-то обменивается ДНК без свидетелей!
Суд приговорил Стиха к самому суровому наказанию в микробном мире: высылке в рот.
— В рот?! — ахнул Стих. — Там же кислая среда, лизоцим, и этот ужасный язык, который всё время шевелится! Да я там не протяну и часа!
— Именно, — холодно усмехнулся Лакто IV. — Пусть будет тебе уроком. И да пребудет с тобой… слюна.
Стих был изгнан в тот же день. Его поместили в каплю слизи и отправили вверх по пищеводу на «санитарном лифте» — обычном глотке Ивана Петровича, который в этот момент пил кефир.
Но Стих оказался упрям. В ротовой полости он не сдался. Он нашёл укрытие в зубном налёте, собрал вокруг себя таких же изгоев — стрептококков-анархистов, фузобактерий-хиппи — и открыл подпольную галерею под названием «Мембрана и Истина».
Там он выставлял не только «порнографию», но и авангардные работы: «Митоз в стиле экспрессионизма», «Апоптоз как протест», и даже инсталляцию «Фагоцитоз — это не любовь».
Скоро его галерея стала культовой. Даже лейкоциты начали тайком заглядывать, маскируясь под макрофагов-искусствоведов.
А в кишечнике тем временем начался кризис. Без Стиха молодёжь заскучала. Никто не нарушал правила. Никто не делился ДНК без разрешения. Общество стало… стерилизованным.
Лакто IV тяжело вздохнул:
— Может, мы перегнули? В конце концов, конъюгация — это же основа эволюции…
— Но без морали — хаос! — запротестовала Кандида Белла.
— А без хаоса — застой, — парировал Лакто.
И тогда Совет единогласно (кроме Кандиды) принял решение: амнистию.
Стих вернулся героем. Ему даже дали грант на создание «Национального музея микробной интимности». А Иван Петрович в это время чихнул — и совершенно не подозревал, что в его организме разгорается культурная революция.

Мораль: Даже в микромире свобода выражения начинается с одного смелого микроба… и одной очень неудачной фотографии деления.